— Это ведь тоже боффо, да? — спросила Тиффани.

В глубине души она немного сомневалась. Палец госпожи Вероломны сильно её напугал. Теперь она понимала, почему предыдущие ученицы долго не продержались.

— Ага, ты всё-таки соображаешь, когда захочешь! Конечно, да. Боффо, да, так я это называю. Боффо оно и есть. Искусство завораживать публику. Дай людям то, что они хотят видеть, покажи им то, чего они ждут. И вообще, должна же я поддерживать свою репутацию!

Боффо, подумала Тиффани. Боффо, боффо, боффо…

Она подошла к черепам, перевернула один из них и прочитала надпись на ярлыке снизу, ту самую, которую впервые увидела месяц назад:

— Ну прямо как живые, правда? — усмехнулась госпожа Вероломна, подковыляв обратно к своему креслу. — Если, конечно, так можно сказать о черепах. В этой лавке продаётся удивительная машинка, чтобы ткать паутину. Заливаешь в неё такую особую липкую пакость и, немного поднаторев, можешь делать очень недурственные паутинки. Я, видишь ли, на дух не выношу всяких мохнатых-многоногих тварей, но без паутины в моём деле не обойтись. Ты разглядела, что в ней за дохлые мухи болтаются?

— Да, — сказала Тиффани, взглянув на потолок. — На самом деле это изюминки. Я думала, у вас живут пауки-вегетарианцы.

— Молодец. По крайней мере, зрение у тебя отличное. Моя шляпа тоже из той лавки. Если не ошибаюсь, она называлась «Старая Злая Ведьма Номер Три, Самое То Для Вечеринок Со Страшилками». Если тебе интересно, у меня и каталог сохранился.

— А что, все ведьмы делают покупки у «Боффо»? — полюбопытствовала Тиффани.

— Только я, по крайней мере, в наших краях. Ах да, ещё бабуля Упаси из Дваждышмяка покупала там бородавки.

— Но… зачем? — спросила Тиффани.

— Никак не могла вырастить их, бедняжка. Как она ни старалась, не росли они на ней, хоть тресни. Чего она только не пробовала, а лицо так и оставалось гладким, как попка младенца, до самой гробовой доски.

— Нет, я имела в виду, зачем вам нужно выглядеть так… — Тиффани помедлила, подбирая слово, — ужасающе?

— У меня на то свои причины, — ответила госпожа Вероломна.

— Но ведь все эти жуткие истории о вас неправда? Вы ничего такого не делаете? И короли с принцами не приходят к вам за советом?

— Нет, хотя могли бы и прийти, — с гордостью отвечала госпожа Вероломна. — Если бы сбились с дороги, например. О, об этих историях я знаю всё. Я же сама их и сочинила.

— Вы сами сочинили все эти истории про себя?

— О да. Разумеется. Почему бы и нет? Нельзя доверять такое важное дело непрофессионалам.

— Но люди верят, что вы способны посмотреть в глаза человеку и увидеть его душу!

Старая ведьма коротко хохотнула:

— Да. Как раз это не я придумала. Хотя, скажу тебе, чтобы разглядеть души некоторых моих подопечных, потребовалось бы увеличительное стекло! Я вижу, что они видят, я слушаю их ушами. Я знавала их отцов, дедов и прадедов. Я знаю все слухи, все секреты, все россказни и всю правду. Для них я — Правосудие. Сама справедливость. Посмотри на меня. Попробуй увидеть меня.

Тиффани посмотрела — сквозь чёрный плащ и черепа, сквозь резиновую паутину и чёрные цветы, сквозь повязку на глазах и жуткие истории — и увидела маленькую глухую и слепую старушку.

Всё дело было в боффо. Не в самих по себе дурацких розыгрышах для вечеринок, а в боффо-мышлении, в слухах и сказках. Госпожа Вероломна была могущественной ведьмой, потому что все считали её такой. Примерно так же работала обычная ведьмовская шляпа, но госпожа Вероломна достигла в искусстве боффо удивительных высот.

— Ведьма в приспособлениях не нуждается, госпожа Вероломна, — сказала Тиффани.

— Не умничай со мной, деточка. Разве юная Ветровоск не объясняла тебе? Конечно, нам не нужны ни волшебные палочки, ни путанки, ни даже остроконечные шляпы, чтобы быть ведьмами. Но всё это помогает устроить представление! Люди этого ждут. Тогда они готовы поверить в тебя. Я не достигла бы в этой жизни того, чего я достигла, если бы расхаживала в смешной шапочке с помпоном и клетчатом переднике! Я выгляжу соответственно своему положению. Я…

Снаружи, со стороны молочни, донёсся грохот, как будто там что-то грузно упало.

— Наши маленькие синие друзья безобразничают? — приподняла брови госпожа Вероломна.

— Нет, им строго-настрого запрещено входить в любую молочню, где я делаю сыр, — сказала Тиффани уже на ходу, спеша к двери. — О боги, надеюсь, это не Гораций…

— А я ведь тебе говорила, что от него будут одни неприятности, помнишь? — крикнула ей вслед старая ведьма.

Это оказался-таки Гораций. Он опять выщемился из клетки. Когда ему было нужно, он умел пустить слезу.

На полу лежали осколки маслёнки. Прежде она была полна масла, но теперь масла нигде не было. Только жирное пятно.

А из тёмного угла под раковиной доносилось торопливое утробное: «Мнямм-мнямм-мнямм-мнямм…»

— Я смотрю, теперь ты перешёл на масло, да, Гораций? — строго спросила Тиффани, схватив метлу, которой прибирала в молочне. — Это ведь почти что каннибализм с твоей стороны, знаешь ли.

И всё-таки лучше масло, чем мыши, подумала она. Было довольно неприятно натыкаться в молочне на кучки мышиных костей. Даже госпожа Вероломна ничего не могла поделать. Мышка, глазами которой она смотрела, как-то раз решила отведать сыру, а потом вдруг пала темнота.

А всё потому, что этим сыром был Гораций.

Тиффани и раньше знала, что ланкрский синежильный — сыр с характером. Но она достигла немалого мастерства в сыроварении (хотя ей этого никто и не говорил), а Гораций определённо был её творческой удачей. Синие прожилки, придававшие этому виду сыра неповторимый оттенок, вышли очень миленькие, хотя Тиффани и сомневалась, что они должны были светиться в темноте.

Она потыкала темноту под раковиной ручкой метлы. Послышался хруст, Тиффани вытащила метлу и обнаружила, что ручка укоротилась на пару дюймов. Потом раздалось звонкое «Тьфу!» — и обломок рикошетом отскочил от дальней стены.

— Ах так? Тогда молока больше не получишь! — прикрикнула Тиффани и выпрямилась, а сама тем временем подумала: «Зимовей пришёл вернуть мне лошадку. Не поленился, времени не пожалел».

Хм…

Если подумать, это выглядит довольно-таки… лестно.

Ну, то есть, у него ведь дел по горло: надо спускать лавины и гонять бури, изобретать новые формы снежинок и всё такое прочее, и он всё же нашёл минутку, чтобы прийти и вернуть мне ожерелье. Хм…

И он просто стоял передо мной.

А потом просто растворился в воздухе… В смысле, ещё больше растворился.

Хм…