элегантное и грациозное, оно напоминало средневековые платья. Его королевский шлейф покоился на полу, плотным кругом охватывая подол, и казалось, что платье взлетает над ним, как Венера над раковиной.

Платье, конечно, никуда не взлетало – оно было водружено на специальную подставку, манекен без головы. Манекен было практически не разглядеть за ниспадающими волнами платья – лишь над воротником можно было заметить тонкую полоску его тонкой белой шеи. Над шеей ничего не было, словно невеста разделила судьбу Марии Антуанетты. Фата, которая для фигуры в центре комнаты была без надобности, покоилась на специальном столике в другом конце комнаты. Она была выполнена из привозного французского кружева, с вышивкой из оранжевых цветов.

Хотя мне уже было тринадцать лет, а Зили – одиннадцать, в комнату с безголовой невестой нам заходить не разрешалось. Мы всегда, в любом возрасте, оставались для нашей семьи младшими сестренками, неразумными детьми. Эстер волновалась, что мы что-нибудь сломаем, начнем хватать платье грязными руками или испачкаем его в жвачке. Территория, на которую мы допускались, ограничивалась коридором и входной дверью в спальню, откуда Зили по нескольку раз в день жадно взирала на платье – живое воплощение ее сказочных грез о принцессах.

Я вышла из гостиной – Зили не отставала – и отправилась в нашу старую игровую комнату около библиотеки. Игрушек там больше не было, и теперь комната служила кладовой; здесь хранились дорожные принадлежности, которые мы брали с собой на Кейп-Код летом. Я схватила две огромные холщовые сумки и вручила Зили небольшой чемодан. Оттуда мы пошли в библиотеку – я прошмыгнула внутрь, а Зили осталась у двери.

– Айрис! – прошептала она. – Ты куда? А если Эстер поднимется?

– Что ты как в детском саду, – сказала я, открывая одну из белых коробок, стоявших у стены. Я выудила оттуда пригоршню мешочков с драже и опустила их в свою холщовую сумку, потом стала доставать зажигалки. Зили смотрела, как я опустошала коробки в свои сумки – пакетики с семенами, духи и остальные подарки.

– Спустись в подвал, – сказала я ей, – и наполни свой чемодан коробочками с трюфелями. Встретимся на улице, у садового сарая.

– Зачем?

– Делай, что я говорю, Зили! – зашипела я на нее. Она умчалась. Иногда она побаивалась меня, и в этот раз я этим воспользовалась. Я никогда не обижала ее – если кто-то и щипал нас или дергал за волосы, когда мы плохо себя вели, так это Дафни – но, видимо, для Зили все старшие сестры несли в себе определенную угрозу.

Я высыпала в сумки все сувениры, подарки, карточки для гостей, план рассадки. В одной из сумок оставалось место, и я схватила хрустальные подсвечники и одну из ваз, затолкала все это внутрь и еле закрыла молнию. На выходе я подобрала фарфоровое блюдо и понесла его под мышкой. Пробираясь по лестнице на цыпочках, чтобы сестры или Доуви не услышали, я с трудом удерживала на плечах две тяжеленные сумки. Во дворе я увидела Зили – она ждала меня у сарая с чемоданом в руках. Сарай был не заперт, но мистера Уорнера в нем не было. Я скинула сумки прямо на землю, а сверху водрузила фарфоровое блюдо; при виде этой картины у Зили глаза на лоб полезли. Не обращая на нее внимания, я юркнула в сарай и схватила две лопаты.

Взвалив на себя сумки и лопаты – и, конечно же, фарфоровое блюдо, мы направились в лес.

– А что это мы такое делаем? – всю дорогу спрашивала Зили, стараясь не отставать. – Айрис, нам за это попадет!

Я продолжала ее игнорировать, уверенно двигаясь вперед, и хотя я не до конца была уверена в своем плане, признаваться в этом Зили я не собиралась.

В лесу было прохладнее – красные клены и речные березы своими кронами защищали нас от палящего полуденного солнца. Над нами простиралось чистое небо – я могла видеть его голубое кружево сквозь зеленые верхушки деревьев. Когда мы были совсем маленькие, мама иногда брала нас на прогулки в лес – если у нее были на это силы; она рассказывала нам о мхах и папоротниках: ее отец был ботаником, и она знала о растениях все. Домой мы обычно возвращались с внушительной коллекцией листьев и цветов, и она помогала нам раскладывать их между страничками старых книг.

Но сейчас, нагруженная сумками, я тащилась по тропинке и даже не пыталась думать о том, как называются листья, на которые я наступаю. Я обернулась проверить, где там Зили – не сбежала ли она домой, чтобы наябедничать на меня. Она не сбежала, но отстала от меня довольно сильно.

Так мы шли минут десять, не меньше, пыхтя и отдуваясь, пока наконец не дошли до поляны на достаточном удалении от дома, где я остановилась и скинула с себя вещи, не в силах больше двигаться.

– Будем копать здесь, – сказала я. – Мы обе должны вырыть по одной большой яме.

– Но зачем? – Она резко отпустила чемодан и топнула ногой, и я тут же пожалела, что взяла ее с собой. – Я и не подумаю копать, пока ты не расскажешь, в чем дело, – сказала она, а я тем временем уже вонзила лопату в землю, наступив на нее своей маленькой ножкой, обутой в сандалию. Это будет труднее, чем я думала.

Несколько минут я копала, а Зили смотрела на меня. Ничего похожего на яму мне пока вырыть не удалось – я лишь перевернула какое-то количество земли пополам с прутьями, ветками и разбросанными листьями.

– Мы должны зарыть здесь все, что принесли в этих сумках. Давай, помогай.

С минутку я отдыхала, рассматривая свои ноги на предмет следов крови. Зили так и не сдвинулась с места. Я мельком посмотрела на нее и по ее яростному взгляду поняла, что она завелась еще сильнее.

– Зили, ну давай же. Ты ведь слышала, что мама сказала, – с Эстер случится что-то ужасное. Нам нужно помешать этой свадьбе.

Было видно, что Зили пытается принять решение – в ее голове боролись противоречивые мысли о том, что мы всегда насмехались над страхами Белинды и что она боится расстроить Эстер и сорвать свадьбу, а еще о том, что вдруг Белинда говорит правду? – казалось, эта последняя мысль и заставила ее взяться за дело. Она схватила лопату и начала копать, хотя на самом деле лишь немного приподняла землю. Я поняла, что одной ей не справиться, и велела ей копать вместе со мной. Какое-то время мы молча работали, и вскоре перед нами появилась ямка, в которой мог бы уместиться пакет муки или котенок. У нас что-то получалось, но дело шло очень медленно. От физического напряжения, жары и менструальных спазмов меня начало подташнивать. Ужасно хотелось пить, но взять с собой воды я не додумалась. Чтобы хоть немного отдохнуть, я облокотилась на лопату, а Зили, видя, как я страдаю, вновь позволила сомнениям завладеть ее мыслями.

– Это все ерунда. Ничего с Эстер не случится. Давай вернемся и положим вещи на место, еще не поздно.

– Но если что-то и правда случится, мы будем винить себя в том, что даже не попытались ее спасти!

– Спасти от чего?

– Не знаю, мама не сказала. – Я принялась копать с удвоенной энергией, и у меня наконец начало получаться – на глубине земля была мягче, и чем дольше я копала, тем темнее и пахучее она становилась.

Крики птиц у нас над головой размеренно чередовались с лязгом скребущих землю лопат и нашим натужным кряхтением. Щеки Зили опасно порозовели, ее темные кудри прилипли к шее потными завитками. Кажется, мы впервые в жизни так активно работали. В лесу мы обычно просто гуляли, а на уроках физической подготовки в школе играли в теннис или бегали по залу – обычно нас не заставляли делать ничего, что требовало бы сильного напряжения, словно мы фарфоровые куколки, которые нужно сохранить в стеклянной витрине для некоего грядущего предназначения. Мне же нравилось копать, пыхтеть, словно зверушка, и чувствовать, как горят мои мышцы. Яма становилась все шире, и я с удовольствием отдалась этой борьбе – мне хотелось посмотреть, как далеко нам удастся продвинуться. И вдруг меня что-то испугало – вспышка, видение, и я вскрикнула и отбросила лопату.

– Ты чего? – в ужасе спросила Зили, пока я пятилась от ямы. – Что случилось?

Испуганная своим