как на языке понятий материи и формы, так и на языке понятий потенции и акта в полном соответствии с общим пониманием движения как «энтелехии подвижного» (Физика, III, 2, 202а 7–8). Элемент, благодаря естественному движению, достигает актуализации своей природы и своей формы: естественное место и есть его форма, как сосуд есть форма в нем находящегося (жидкого) тела. Только находясь в своем естественном месте или двигаясь к нему, элемент является самим собой. И именно это стремление к самоактуализации есть, по Аристотелю, теоретически ясная причина явлений тяжести. «То, что производит движение вверх и вниз, – говорит Аристотель, – есть то, что производит легкое и тяжелое, и то, что движется, является в потенции легким или тяжелым, и перемещение каждого тела к своему естественному месту есть движение к его собственной форме (τό αὐτοῦ εἶδός) (О небе, 310а 32–310b1).

Не случайно, что примером для разъяснения естеcтвенного движения тела как перемещения Аристотель выбирает качественное изменение, а именно процесс выздоровления. Этот пример несколько раз используется им как аналогия: «Искать причину движения огня вверх, а земли – вниз, – говорит Аристотель, – все равно, что искать причину, почему выздоравливающий, когда он движется и изменяется, будучи выздоравливающим, движется к здоровью, а не к болезни» (IV, 3, 310b 16–18). Каждое движущееся или изменяющееся тело движется к своей форме: в этом смысле нет различия между качественным изменением и перемещением. Однако движение легких и тяжелых тел тем отличается от качественного изменения, что эти тела «имеют в самих себе, как это обычно считается, начало изменения (άρχήν τῆς μεταβολῆς), в то время как в других случаях, а именно в случае выздоравливающего и растущего, начало движения не находится в них самих, а приходит извне» (310b 24–26).

Одной из важных задач, решаемых аристотелевской теорией веса, является дедукция четырех элементов. В основании этой дедукции лежат космологические предпосылки, которые, как мы уже сказали, составляют основу различения абсолютно тяжелого и абсолютно легкого. «Тяжелое и легкое, – говорит Аристотель, – существуют как два тела, так как имеются два места, центр и периферия. Отсюда следует, что существует также промежуточная область между двумя этими местами, которая получает каждое из своих двух определений по отношению к другому крайнему месту: так как то, что является промежуточным между двумя крайностями, является сразу и периферией и центром» (там же, IV, 4, 312а 7–10). Аристотель здесь формулирует космологические предпосылки для последующего вывода на их основе необходимости существования двух промежуточных по свойствам (качествам) легкости и тяжести тел. Характерная особенность этого рассуждения в том, что оно содержит ярко выраженный принцип космологической детерминации тел и их свойств: специфическое тело, обладающее определенными свойствами, существует как функция системы естественных мест в космосе. «Место» мыслится Аристотелем вполне конкретно – это место как собственная форма тела или элемента. Эта же логика «космологической матрицы»; присутствует и в дальнейшем рассуждении, вводящем в круг предпосылок для вывода остальных двух элементов существование промежуточной области или посредников (μετξύ или μέσον). Аристотель, не выходя из горизонта качественно-космологического анализа, определяет двойственный характер этой промежуточной области именно в силу ее промежуточности или срединности, посредничества. Эта область, область относительных космологических определений, объединяет в себе и относительный центр и относительную периферию.

Эта космологическая структура естественных мест является основанием для характеристики свойств легкости и тяжести тел, которые ее заполняют. В частности, космологическая двойственность промежуточной области повторяется – на уровне следствия – в двойственности свойств промежуточных элементов. Это означает, что промежуточные элементы по отношению друг к другу обладают как тяжестью, так и легкостью (IV, 5, 312а 23–25). То, что промежуточных элементов именно два, фактически предопределено космологической двойственностью промежуточной области. Один элемент, наделенный абсолютным качеством, как бы «отражается» в другом относительном элементе, элементе с относительным качеством. Так как абсолютных тел только два – об этом ясно свидетельствует опыт, – то относительных тел тоже должно быть два. Это рассуждение по сути дела завершает дедукцию четырех элементов: «Так как, – говорит Аристотель, – имеется только одно тело, которое размещается в основании всех тел, и только одно тело, которое поднимается выше всех тел, то необходимым образом должны существовать два других тела, которые помещались бы в основании одних тел и поднимались бы на поверхность других» (312а 28–30).

Основу этой дедукции образует феноменологическая аналогия, проводимая на базе космологических расчленений, о которых мы уже говорили. Феноменологическая аналогия требует именно двух промежуточных элементов: один из них имитирует в относительном модусе абсолютную тяжесть земли, а другой в том же самом модусе имитирует абсолютную легкость огня. Первый из этих элементов – вода, второй – воздух. Конечно, это не вывод, впервые открывающий для Аристотеля четыре стихии: Аристотель предполагает их существование независимо от своей теории тяжести. Однако эта теория, опирающаяся на качественный космологический подход, оправдывает концепцию четырех элементов, идущую к Аристотелю от Эмпедокла. Эта дедукция стихий, как мы видим, строится на космологических предпосылках, на понятии естественного места. Ее отличие от соответствующей дедукции Платона (Тимей, 31b – 32b) состоит в том, что она свободна от математических соображений. У Платона четырехэлементный состав космоса обосновывается соображениями числовой пропорции между стихиями, так как только в этом случае космическая связь стихий оказывается «прекраснейшей». У Аристотеля же мы находим не математические соотношения, а феноменологическую аналогию на базе качественных космологических допущений, основу которых составляет идея естественных мест. Как справедливо отмечает Сольмсен, сравнивая характер платоновской и аристотелевской дедукций элементов, вывод стихий у Платона носит скорее физико-математический, чем космологический характер [124, с. 285–286]. К этому замечанию мы должны только добавить, что сам космологический подход Стагирита является качественным подходом.

Действительно, качества легкости и тяжести выступают как основные космологические качества. В этой теории тяжести, являющейся продолжением анализа проблемы движения, качества сильно объективированы. Действительно, даже у Платона мы видим, что дедукция элементов предполагает субъективный характер основных качеств космоса. Космос, по Платону, есть прекрасное тело, которое должно быть видимым и осязаемым (Тимей, 31b – с). Из необходимости видимости следует стихия огня, а из необходимости быть осязаемым – стихия земли. Такой «субъективности» в качествах у Аристотеля мы не находим. Во-первых, кинематический аспект (проблема движения) приводит к абстрагированию от большинства качеств, обычно связываемых с элементами и телами. «Исчезают» из поля зрения даже такие качества, как теплота огня и холод земли, как влажность и сухость, которые составляют основу теории элементов в книгах «О возникновении и уничтожении». Аристотель упрощает многообразие качеств, оставляя в поле зрения только два качества-свойства – тяжелое и легкое. Космолого-кинематический подход придает этим качествам вполне объективное содержание универсальных характеристик конкретного космологического движения.

Отмеченные нами моменты