строит свою концепцию возникновения и уничтожения вещей, отталкиваясь от критического анализа своих предшественников: Анаксагора, Эмпедокла, атомистов и Платона. У Анаксагора постулируется бесконечное множество начал. Аристотель их называет гомеомериями. Согласно этой точке зрения, стихии (огонь, вода, земля, воздух) являются собранием гомеомерий. Аристотель усматривает у Анаксагора логическую непоследовательность: признавая множество начал, Анаксагор не может отличить возникновение от качественного изменения.

Атомисты, считает Аристотель, создали гораздо лучше разработанное учение, чем Анаксагор и Эмпедокл, внеся определенную ясность в понимание различий между понятием возникновения и понятием качественного изменения вещи. Однако и атомистическая позиция не может удовлетворить Аристотеля. Он критикует Демокрита в первую очередь за то, что атомист отрицает самостоятельное бытие большинства чувственно воспринимаемых качеств. Эти качества, делающие вещь доступной чувственному восприятию, сводятся Демокритом к взаимной ориентации и движению атомов, наделенных определенной формой. У Платона эта редукционистская тенденция в известном смысле представлена еще резче, так как основу чувственно воспринимаемых тел и их превращений образуют математические объекты – треугольники. Согласно же Аристотелю, невозможно никакими математическими операциями с математическими объектами образовать физический объект. Плоские треугольники Платона могут образовать лишь контуры объемного тела, но не сам физический объект с его качествами. Общий итог критического анализа Аристотелем атомистической и платоновской теорий вещества таков: физический, т. е., согласно Аристотелю, по самой своей сути качественный объект, не может быть образован из лишенных этих качеств микрообъектов. Качество мыслится Аристотелем как инвариантное основание физического мира, как его начало, как его подлинный конститутивный элемент и самодействующая сила.

Причину критикуемой им редукции качества, как мы уже отмечали, Аристотель видит в «недостаточности опыта». Он говорит: «Кто живет вблизи явлений природы, тот способен выдвигать такие принципы, которые удовлетворяют обширной цепи [явлений]. Злоупотребление отвлеченными рассуждениями, напротив, искажает наблюдение фактов» (GC, I, 2, 316а 6–9). Аристотель противопоставляет тех, кто рассуждает умозрительно (λογικῶς), опираясь на диалектику и абстракцию, тем, кто мыслит физически (φυσικῶς), сохраняя специфические особенности вещей, чувственно воспринимаемое многообразие их качеств. Однако этот на первый взгляд чисто эмпирический подход Аристотеля имеет внутреннее теоретическое обоснование. Он обусловлен всем строем его мысли и является существенной инновацией, меняющей направление и характер всего идущего от Платона мышления. Здесь не может быть речи только о различии между рационализмом Платона и эмпиризмом Аристотеля. Сама «сенсуалистическая» эмпиричность Аристотеля, фиксирующая действительную специфику его философии в целом и физики в частности, имеет свою рациональную теоретическую подоснову, раскрываемую прежде всего в универсальных понятиях его метафизики.

В критике атомистов Аристотель выступает как теоретизирующий эмпирик против «крайностей» чистого умозрения. Его основное возражение против атомистического понимания изменения (перемена в атомном составе), возникновения (соединение атомов) и уничтожения (разъединение атомов) состоит в том, что разделение составных частей способствует не только уничтожению, но и рождению, а соединение – не только рождению, но и уничтожению. Аристотель говорит: «Если вода разделена на мельчайшие частицы, то рождается сразу же воздух, в то время как, если частицы воды соединены, то воздух рождается очень медленно» (GC, I, 2, 317а 28–30). Итак, согласно Аристотелю, соединение и разделение не могут однозначно определять возникновение и уничтожение вещей.

Аристотелевское понимание возникновения и уничтожения вещей требует использования его основных философских понятий: с одной стороны, потенции и акта, а с другой – материи и формы. При этом, во-первых, надо также иметь в виду понятия рода и индивида (род сохраняется в возникновении и уничтожении индивидов). У Аристотеля это – универсальные понятия как натурфилософии, так и логики. Во-вторых, необходимо учитывать, что основной, ведущей формой движения природы является круговое, или, точнее, циклическое замкнутое движение. При рассмотрении генезиса важнейшим методологическим принципом выступает аристотелевское требование анализа только ближайших причин возникновения вещей. Применение Аристотелем этого принципа приводит к тому, что в его сочинениях по метеорологии (IV книга) и биологии категория первоматерии отсутствует. Первоматерия нужна ему только там, где рассматривается возникновение самих элементов и их взаимное превращение. В этом случае принцип указания ближайшей причины требует в качестве материальной причины такого субстрата изменения, как первоматерия. Напротив, в IV книге «Метеорологии» и в биологических сочинениях роль субстрата всех анализируемых изменений выполняют сами элементарные первокачества.

Возникновение вещи, по Стагириту, есть переход ее из потенциального бытия в энтелехиальное, т. е. в бытие актуализованной существенной формы данной вещи. Хотя всюду, где есть возникновение какой-либо вещи, есть и уничтожение другой вещи, но обыденный язык предпочитает этого не замечать. Примером игнорирования этой симметричности возникновения и уничтожения служит предпочтение, оказываемое языком выражению «человек умер» перед, казалось бы, симметричным и эквивалентным ему выражением «труп возник». Аристотель не критикует обыденный язык, а, напротив, рационализирует эту его особенность, вводя важную для его мышления характеристику степени реальности, или позитивности, бытия, т. е. вводя иерархический подход в натурфилософию.

Степень позволяет установить иерархию в бытии, но она никоим образом не сводится к ней. Категория степени, присутствующая у Аристотеля еще достаточно имплицитно, связана с такими существенными характеристиками его мышления в целом, как континуализм и финализм. Ее связь с понятием качества не менее существенна. Именно эта связь будет пристально рассматриваться в Средние века, что позволит раскрыть новые возможности для перевода мира качеств на количественный язык. Итак, степень не просто проявляется в построении онтологической иерархии, но она есть мера континуального бытия, мера качества.

«Переход в огонь, – говорит Аристотель, – есть абсолютный генезис, хотя это и есть уничтожение некоторых вещей, а именно земли. В то время как возникновение земли есть определенный генезис и не есть абсолютный генезис, хотя есть абсолютное уничтожение, а именно огня» (там же, I, 3, 318b 3–5). Это означает, что несимметричность языка в вышеуказанном отношении отражает несимметричность элементов, их разный онтологический статус, их определенную иерархию: огонь – сущее, земля – не-сущее (318b 8). Огонь – позитивнее, реальнее, выше по степени реальности, по совершенству, чем земля. Это различие огня и земли, относимое самим Аристотелем к Пармениду, является онтологическим и ценностным, в основу которого положена мера близости стихии к звездному бытию. Естественно, что такой онтологический и космологический иерархизм непосредственно влияет и на теорию элементов Аристотеля. Это влияние обнаруживается в двойственном статусе превращений элементов по отношению к классификации типов движения. Как справедливо отмечает Липпман, статус превращений аристотелевских элементов двояк. Во-первых, они рассматриваются как превращения общего субстрата (первоматерии). В этом случае эти превращения квалифицируются как качественные изменения. Во-вторых, «при случае, – говорит Липпман, – они объясняются как возникновение и уничтожение» [86, с. 141].

Подобный иерархизм в отношении к элементам не свободен от мифологической традиции. У Эмпедокла четыре элемента прямо идентифицировались с мифологическими персонажами. Хотя у Аристотеля такого прямого отождествления нет, однако влияние олимпийской