арифметики, геометрии, астрономии, музыки, а также более специальных наук — механики, оптики, медицины и, наконец, философии. Среди учителей Патриаршей школы мы находим также ряд видных литераторов и ученых XII в., в том числе упомянутого выше Никифора Василаки, одного из крупнейших византийских эллинистов, Евстафия Солунского, Никифора Хрисоверга.

Патриаршая школа ни в коей мере не была независимым церковным училищем: в середине XII в., по свидетельству Григория Антиоха, один из ее учителей, магистр риторов, рассматривался как светский чиновник и назначался императором, хотя еще во времена Алексея I ритора причисляли к церковным чинам.

Связь Патриаршей школы с императорской властью проступала еще в одном обстоятельстве. Магистр риторов должен был дважды в год произносить публичные речи: один раз, в Лазареву субботу (накануне вербного воскресенья, или, как говорили в Византии, недели ваий), он читал энкомий патриарху, другой раз, в праздник святых светов (крещения), 6 января, — восхваление императору. Речи магистра риторов перед царем были одним из существенных элементов государственной пропаганды: в них излагалась и оправдывалась политика византийского правительства и развивалась официальная концепция императорской власти — божественной, самой мудрой и самой могущественной в мире.

Профессорская служба в Высшей патриаршей школе открывала обыкновенно путь в церковную иерархию: после нескольких лет преподавания магистр риторов (или другой учитель) получал митрополичью кафедру и становился одним из князей церкви, если такое понятие, впрочем, могло быть приложено к византийской иерархии. Так, Михаил Италик стал митрополитом Филиппополя, Евстафий — митрополитом Солуни, Георгий Торник — митрополитом Эфеса.

К числу высших учебных заведений Константинополя может быть отнесена и школа при церкви св. Апостолов, подробное описание которой на рубеже XII и XIII вв. оставил Николай Месарит. Светская по характеру своих занятий, она находилась под покровительством патриаршества — и этот факт весьма показателен для той тенденции к усилению церковного влияния на просвещение в XII в., которую мы наблюдали, говоря о трансформации университета и о Высшей патриаршей школе.

Школа при храме св. Апостолов объединяла общеобразовательный цикл с высшим образованием. Здесь можно было видеть юношей, которые проходили «энкиклиос педиа», знакомясь с грамматикой, риторикой и логикой. Одни из них бродили вдоль портика, перелистывая черновики, другие зубрили наизусть записи, третьи учились считать на пальцах и за свою ошибку тут же получали наказание. Здесь же шло и обучение церковному пению.

А вместе с юношами приходили в школу взрослые люди — мужи и старцы, если пользоваться терминологией Месарита. Они обсуждали в своеобразных семинарах научные вопросы. Месариту эти дискуссии напоминают птичий гам на берегу водоема. То ученик, то наставник выдвигали какую-нибудь проблему, одни утверждали одно, другие — другое и, не в силах найти решение, обрушивали друг на друга грубую брань.

Обучение в споре — характерная черта средневековой школы. Византийцы любили диспуты, и оратор XII В; Константин Манасси рассказывает, что даже перед императором разворачивались споры учащихся грамматических школ и что руководил ими один из высших чиновников — логофет.

Случалось, что жаркие диспуты в школе при церкви св. Апостолов не приносили приемлемых для обеих сторон результатов, и тогда спор должен был разрешать патриарх Иоанн X Каматир (1198–1206), которого Месарит представляет знатоком грамматики, риторики, философии, математических дисциплин и физики; впрочем, другие современники (Никита Хониат, например) отзывались о Каматире куда более скептически. И надо думать, что его роль арбитра определялась не столько редкой образованностью, сколько официальным положением патриарха.

Одна из специфических особенностей школы св. Апостолов — включение в ее программу занятий по медицине. Здесь собирались врачи, повествует Месарит, и обсуждали природу лихорадки и пульса. Подготовка врачей в Византии проходила обычно при больницах: в подробном описании госпиталя при константинопольском монастыре Пандократора, основанном в 1136 г., специально отмечено наличие медицинского училища. Школа св. Апостолов как бы разрывает кастовую замкнутость врачебного сословия и включает медицинское образование в «университетскую» программу, выносит проблемы здравоохранения на публичное обсуждение.

Та система высшего образования XI–XII вв., о которой до сих пор шла речь, — университет, Высшая патриаршая школа и школа при церкви св. Апостола, — находилась в подчинении государства и церкви и предназначалась по преимуществу для того, чтобы поставлять кадры чиновной и духовной иерархии. Время от времени в механизме системы происходили сбои, и среди преподавателей и учащихся обнаруживались еретики и оппозиционеры. Это нельзя рассматривать как порок самой системы — скорее всего, это не больше чем естественные издержки средневековой организации высшего образования. Знание, вскрывая противоречия библейской догмы, таило в себе опасность «соблазна», и средневековые моралисты это отлично понимали, настаивая то (более ригористично) на тезисе о бесполезности светских знаний, то (с относительной терпимостью) на необходимости разграничивать истинные и ложные знания.

По-видимому, с XII в. стали появляться иные формы научной и образовательной деятельности — кружки, объединявшиеся вокруг какого-нибудь «мецената». Часто таким меценатом оказывалась вельможная дама, позволявшая себе играть в оппозицию к императору, подобно Анне Комнин, старшей сестре Иоанна II, или Ирине, вдове севастократора Андроника, рано умершего брата Мануила I. В этих кружках литераторы и ученые (а в те времена эти два понятия обычно совпадали), окруженные учениками, вели научные беседы; здесь создавались труды по филологии или по астрономии (посвящаемые влиятельному покровителю) и вместе с тем закладывались основы длительной дружбы между наставниками и воспитанниками, дружбы, которая нередко преодолевала время и пространство и плоды которой сберегла нам обильная византийская эпистолография.

Константинополь пользовался мировой славой научного и учебного центра не только в Византии, но и на Западе. Память об этом сохранилась в стихотворении, появившемся на свет в Германии около 1300 г. под названием «Вартбургская война» и рассказывающем о состязании певцов. Один из героев «Вартбургской войны», волшебник и поэт Клингсор, говорит, между прочим, о трех главных школьных центрах того времени: это Париж, Константинополь и Багдад. Таково было широко распространенное суждение европейца XIII в.

После захвата Константинополя крестоносцами в 1204 г. и после восстановления Византийской империи в 1261 г. система высшего образования не была восстановлена в прежнем масштабе. Государственный университет в Константинополе, по всей видимости, не функционировал — зато активно стали действовать школы при монастырях. Монах Максим Плануд создал около 1300 г. школу в своем монастыре Непостижимого: там учились не монастырские послушники, но люди, сделавшие в дальнейшем чиновную, военную и даже врачебную карьеру. В программу школы Плануда входили толкование античных классиков, математика, медицина. Несколько позднее Никифор Григора открыл школу при Хорском монастыре.

Любопытное обстоятельство. При всем традиционализме византийцев традиции высшего образования в Константинополе были очень непрочными: государственные и патриаршие высшие школы то возникают в столице, то исчезают; они располагаются то в одном помещении, то в другом; их характер и организация постоянно видоизменяются. Еще большей нестабильностью