– Я… я не знаю… Я бы не стала столь категорично высказываться, как Лу… Мне кажется, что многое простить можно, но только человеку, который совершил что-то плохое по глупости, например, или из слабости… да даже если из трусости. Что с того? Но ведь Фишка-то не глупый и не слабый! Я уверена, что он так поступил по циничному расчету, и все! Чтобы перед Лу выпендриться. Чтобы другие завидовали. А на Зоины чувства ему наплевать, уж извини… – Люся сочувственно взглянула на Зою.

– Да что он сделал-то, вы скажете наконец? – возмутилась ничего не понимающая Тополян.

Она, конечно, догадалась уже, что Фишкин успел что-то учудить, но вот что именно, взять в толк никак не могла.

Ответом Тополян было молчание. Но ее это не смутило – она продолжала сидеть, с любопытством переводя взгляд с одной девушки на другую. И что удивительно, при этом совершенно не чувствовала себя лишней.

Когда доводы Лу и Черепашки иссякли, повисла пауза. Зоя подняла глаза на подруг и сказала неожиданно твердым голосом:

– Знаете, я думаю, что каждый человек достоин того, чтобы его любили. Независимо от его характера, недостатков или пороков. Я вот, когда читаю в газетах про всяких маньяков и убийц, всегда думаю, что ведь и их тоже кто-то любит. Несмотря ни на что, понимаете? И правильно. Так и должно быть среди людей… Да, Вадик такой – эгоистичный, грубый, даже агрессивный бывает… Думаете, я этого не вижу? Ну и что? А этот его поступок… ну, с моими стихами… – Зоя запнулась, но ненадолго. Через секунду она заговорила с еще большим жаром: – Да, это подло, низко, как угодно можно назвать поступок Вадима, и не думайте, что я этого не понимаю. Но любовь способна простить абсолютно все, даже самое-самое страшное! Иначе это уже не любовь, а сделка. Я, мол, тебя люблю, пока ты хороший… Ах, так ты оказался плохим?! Ну, тогда я тебя уже не люблю. Мне кажется, что это полный бред, девочки. Любовь – только потому и любовь, что она безусловна и бескорыстна. А если она ставит какие-то условия и преследует какие-то цели, пусть даже самые благородные, то это уже не любовь… Любовь не привязана ни к чему, потому и совершенно свободна. Она или есть, или ее нет. И по-другому просто быть не может.

Высказавшись, Зоя словно выдохлась. Теперь она уткнулась взглядом в почти опустевший поднос, стараясь привести в норму сбившееся дыхание.

– Слушай, а ты, случайно, не сектантка? – Потрясенная Зоиной речью Лу смотрела на нее широко открытыми глазами.

– Ты что, офонарела? – Черепашка возмущенно пихнула подругу в бок.

– Да ладно, я не обиделась. Нет, ни к каким сектам я отношения не имею. Но в Бога верю, хотя в церковь хожу редко и то больше поглазеть, – смущенно улыбнулась Зоя.

– Слышь, а что ты там делаешь, ну, в церкви? – снова встряла Тополян.

– Да просто хожу, на людей смотрю, на иконы… Иногда службу слушаю, очень красиво хор поет, ну, и свечки иногда ставлю, если болеет кто-нибудь или неприятности…

– И что, помогает? – не унималась Тополян.

– Знаешь, помогает. Там энергетика очень сильная, выходишь каким-то успокоенным, обновленным и чувствуешь, что все-все сможешь пережить! – без тени высокомерия поделилась своими ощущениями Зоя.

– Ладно… Что дальше делать-то будешь, а? – резко сменила тему Черепашка, возвращая Зою с небес на землю.

На улице было уже совсем темно. Все понимали, что вечер откровений неизбежно подходит к завершению.

– Что делать? – пожала плечами Зоя. – Жить дальше… и продолжать любить.

– Я вообще не понимаю, из-за чего вы тут паритесь? – Тополян явно не в силах была оставаться в тени. – Не знаю уж, что Фишка Зойке сделал, но я-то точно знаю, что она ему нравится! И даже очень!

Если бы к их столику подошла ярко-зеленая лошадь и попросила закурить на чистом английском языке, то она бы произвела меньший эффект, чем это сделали слова Тополян.

– С чего ты взяла? – плохо справляясь с нахлынувшим волнением, пролепетала Зоя; щеки ее моментально вспыхнули.

Тополян скромно потупила взгляд. Наконец-то ей удалось захватить внимание аудитории! Опустив, естественно, некоторые подробности и существенно исказив определенные детали, она поведала девушкам о своем недавнем разговоре с Фишкиным. По словам Тополян выходило, что не далее как позавчера она совершенно случайно оказалась с Фишкиным с глазу на глаз, и он признался ей в своей немалой симпатии к Зое. И даже будто бы просил у нее совета. В глубине души Светлана понимала, что ее рассказ вызывает множество сомнений и вопросов у любого здравомыслящего человека, но остановиться уже не могла. Ее, что называется, несло. Тем более что по Зоиному лицу она отчетливо видела, что Зоя верит каждому ее слову. И если бы она рассказала, что Фишкин в прошлую пятницу слетал на Марс и написал имя Зои на каком-нибудь кратере красной краской, которую попросил у Тополян, то Зоя тут же поверила бы и в эту небылицу!

Наконец Тополян замолчала, торжествующим взглядом обводя лица своих собеседниц. Черепашка выразительно посмотрела на Светлану, едва заметно покачав головой, как бы давая понять, что она не верит ни одному ее слову.

– Ладно, давайте расходиться, – решительно встала Лу, которой надоели безумные фантазии Тополян. – А то наши мамы там наверняка уже друг друга обзванивают…

– Ой, а моя бабушка ни одного телефона не знает! Стопудово дико волнуется! – спохватилась Зоя.

Ей захотелось побыть одной, чтобы разобраться в тех потрясающих новостях, которые свалились на ее голову за последние несколько часов.

Увидев на пороге внучку, с виноватым видом переминавшуюся с ноги на ногу, Татьяна Ивановна вымученно улыбнулась:

– Пришла? Где же ты так задержалась, Зоенька? – Бабуля усиленно пыталась изобразить, что ни капельки, ну ни капелюшечки даже не волновалась, но Зоя-то знала, что это не так, и ей было стыдно.

Из комнаты еще не выветрился запах валерианы, а на диване валялся недовязанный голубой свитер. Бабуля свято верила в то, что вязание успокаивает, и при всяких внезапно случающихся переживаниях хваталась за него, как за спасительную соломинку. Но как только волнения оставались позади, она тут же зашвыривала злополучный свитер подальше. Зоя подозревала, что этой вещи не суждено быть довязанной никогда.

Она позвонила Черепашке уже поздно вечером, а перед тем как позвонить, долго лежала на диване, уставясь в одну точку. И все думала, думала, думала…

– Люся, привет, это я, Зоя. Ты еще не спишь? – начала она извиняющимся тоном. – Знаешь, я все поняла!

– Что ты поняла? – не сумела сдержать зевок Черепашка.

Она смертельно устала после сегодняшнего вечера откровений и очень хотела спать.

– Ну, помнишь, ты сказала там, в кафе, что слабого человека простить можно?

– Ну-у, да… помню. И что из этого?

– Я поняла… – повторила Зоя. – Вадик – он очень добрый на самом деле, очень славный, но он… слабый.