— Не гони, как угорелый, — предупредил он, увидев, что Грей втиснулся на водительское место. Рост доктора Богарда едва достигал пяти футов, и поэтому сиденье было так близко к рулевой баранке, что та касалась груди Грея. А отодвинуть сиденье назад он не мог, потому что в проходе стоял на коленях хозяин машины. — Тише едешь, дальше будешь. И включи фары.

Они отъехали от клиники на более разумной скорости по сравнению с той, на которой он сюда примчался. Грею хотелось изо всех сил вдавить педаль газа, но он сдерживался, зная, что машина с просторным салоном сделана не столько для гонок, сколько для комфортной езды, и увеличение скорости до добра не доведет.

— Как это случилось? — спросил доктор Богард.

Грей посмотрел на него через зеркальце заднего вида. Доктор был маленький энергичный человечек с умными голубыми глазами. Несмотря на свою фамилию, он не был креолом. Седеющие, песочного оттенка волосы довольно точно указывали на его возраст: лет пятьдесят пятьпятьдесят шесть. Грей знал его, сколько себя помнил. Ноэль никогда не ходила к нему, предпочитая пользоваться услугами врача из Нового Орлеана, но все остальные члены их семьи всегда обращались к нему за помощью, а дети — практически с пеленок. Приходили со всеми своими бедами, начиная от мелких порезов и гриппа и заканчивая переломами. Он залечил Грею сломанную руку, когда тот получил травму во время одной весенней тренировки в пятнадцатилетнем возрасте.

Грею не хотелось полностью раскрываться перед ним. Надо было дать брокеру достаточно времени для того, чтобы осуществить продажу акций, и Алексу для того, чтобы он подготовил юридическую почву для передачи всех деловых полномочий ему, Грею. Но о главном он доктору Богарду все же сказал:

— Наши родители расстались, а Моника… — Он не договорил.

— Понятно, — со вздохом отозвался доктор Богард. Всем в округе было известно, как боготворила Моника своего отца.

Грей сосредоточил все внимание на дороге. У «крайслера» были хорошие рессоры, машина шла мягко даже по неровному покрытию, резина шуршала по асфальту. Ощущение нереальности происходящего вновь вернулось к нему. Солнце жарило немилосердно, обжигая Грею коленку. Мимо проносились сосны. День был исключительно ясный, стояла середина лета, и места, которые они проезжали, он знал как свои пять пальцев. Это-то и было странно. Сегодня утром вся его жизнь пошла прахом, а окружающий мир остался прежним, не претерпев никаких изменений. Как такое возможно?

Доктор Богард проверил у Моники пульс и вновь измерил кровяное давление.

— Грей, — негромко произнес он. — Давай-ка побыстрее.

Грей и доктор Богард покинули больницу в Батон-Руж в половине одиннадцатого вечера. Глаза Грея ломило от нечеловеческой усталости, встряска, которую он пережил в этот день, будто парализовала его, ввергнув в глубокое оцепенение. Состояние Моники окончательно стабилизировалось, ей сделали операцию, и, когда они уезжали из больницы, она спала мирным сном, приняв дозу успокоительного. Едва они привезли ее в Батон-Руж, у нее произошла остановка сердца. Но врачам в клинике быстро удалось заставить его забиться вновь. Ей влили четыре порции крови до операции и две порции после. Специалист по сосудам поколдовал над ее изуродованными руками. Он сказал, что ничего особенно серьезного нет. Только вот на левом запястье были задеты несколько сухожилий, и, возможно, подвижность руки восстановится не полностью.

Но Грея волновало пока только то, что сестра осталась жива. Она проснулась вскоре после того, как ее перевели в отдельную палату, которую ей выхлопотал Грей. Увидев его перед собой, она сонным голосом пробормотала:

— Прости меня, Грей.

Он не знал, за что она просит прощения. За то, что пыталась убить себя, за то, что не умерла, или за то, что причинила своей выходкой столько беспокойства. Хотелось верить в первый вариант, ибо сама мысль о том, что она может повторить попытку самоубийства, была Грею невыносима.

— Я сяду за руль, — сказал доктор Богард, хлопнув его по плечу. — Ты паршиво выглядишь.

— И чувствую себя тоже паршиво, — пробормотал Грей. — Мне нужно влить в себя хорошую порцию кофе.

Он рад был уступить доку место за баранкой. Голова совершенно не работала, и садиться ему сейчас за руль было бы, пожалуй, небезопасно. И потом это была машина дока. Он не забыл о том, как по дороге в Батон-Руж его колени едва не упирались в подбородок, так, что трудно было дышать. Ощущение не из приятных.

— Это можно устроить. В нескольких кварталах отсюда есть «Макдональдс».

Согнувшись в три погибели, Грей втиснулся на сиденье, мысленно благодаря Бога за то, что салон хоть обит мягким материалом. Иначе к концу поездки его голени стали бы синюшного цвета, как у покойников.

Спустя четверть часа он уже держал в руках большую пластиковую чашку с кофе, из которой шел ароматный дымок, и смотрел в окно машины на то, как уплывают назад улицы Батон-Руж. Здесь прошли счастливые годы учебы в университете Луизианы. Будучи студентом, Грей облазил весь город вдоль и поперек. Отличаясь неукротимостью характера, жизненной энергией, бившей через край, и постоянной половой неудовлетворенностью, Грей жаждал приключений и получал их в избытке. Уж кто-кто, а креолы всегда умели развлекаться, и Батон-Руж предоставлял для этого все возможности. Четыре года пролетели как один миг.

Кажется, совсем недавно он вернулся домой, всего несколько месяцев назад, а между тем с тех пор будто прошла целая вечность и это было в какой-то другой жизни.

Этот кошмарный, нескончаемый день навсегда убил в нем жизнерадостного подростка, проведя четкую грань между детством и взрослой жизнью. До сегодняшнего утра Грей мужал постепенно, как и все юноши… Но когда настало это утро, на его плечи вдруг нежданно-негаданно обрушилась ответственность, с которой справиться по силам только взрослому мужчине. У Грея были широкие плечи, и он, поднатужившись, стал делать то, что было в его силах. Он чувствовал, что выйдет из всей этой переделки мрачным и жестким человеком, но если такова была цена за то, чтобы выжить, он рад был ее заплатить.

Грей знал, что дома его ждут новые проблемы. В подобных обстоятельствах, учитывая то, что случилось с Моникой, большинство матерей только насильно можно было бы отогнать от постелей своих детей. Но только не Ноэль. Он даже не смог дозваться ее по телефону. Вместо этого пришлось говорить с Ориан, которая сообщила, что Ноэль заперлась у себя в спальне и не выходит оттуда. Грей велел передать матери, что с Моникой будет все в порядке, зная, что Ориан придется кричать через запертую дверь.

По крайней мере можно было не бояться, что Ноэль совершит такую же глупость, как и Моника. Он хорошо знал свою мать: в ней было слишком много эгоизма, чтобы она могла причинить себе вред.

Несмотря на кофе, он заснул в машине и проснулся только тогда, когда доктор Богард подъехал к своей клинике. Грей только сейчас вспомнил о том, что не поднял верх у своего «корвета», когда привез сюда Монику, так как не мог в то время об этом думать. Значит, сиденья мокрые от росы. Пока он доедет домой, у него промокнет вся задница. Но это даже хорошо. По крайней мере, не заснет на дороге и не попадет в аварию.