— Только не говори, что считаешь, что Воронова могла… — процедил Савельев.

— Я допускаю такую вероятность, — развел Игорь в стороны руками, снова не давая моему заму договорить. — Мне действительно жаль, но Слава не робот и не железная, и здравый смысл говорит, что случиться могло всякое. Все ошибаются, Саш.

— В Энджи Слава точно бы не накосячила, если там что-то и есть, то это не она, а очередной Фирсов.

— Все косяки Фирсова мы нашли, — Гор поднялся на ноги, было видно, что разговор его утомляет, что он торопится его закончить. А я сидела, смотрела, слушала и не могла вдохнуть нормально. Гор не верил… Не верил в меня и… это было настолько больно, что хотелось выть. Ястреб сомневался… Скорее всего, именно поэтому торчал в офисе допоздна, поэтому был настолько уставшим — он проверял мою работу….

— Если проверка все-таки что-то найдет, — продолжил Игорь, — уверен, что случившееся станет достаточным объяснением.

— Госы и совет директоров могут с тобой не согласиться, — покачал головой Денис, наконец-то отмирая. — Если что-то всплывет, Славу могут и сместить, и Борисыч будет не указ, и Келер ничего сделать не сможет. А Воронова действительно не стальная. Последние пару недель была рассеянной и едва успевала… Она… Саш, — посмотрел он на Савельева, — ты сам говорил, что страховал Славу, сам говорил, что у вас стоят проекты.

— На это были причины, — упрямо поморщился Сашка. Он сейчас казался действительно растерянным и виноватым. Наверняка чувствовал вину за то, что поделился с Денисом, за то, что рассказал ему больше, чем следовало.

А я ждала, что Ястреб что-то скажет, объяснит, он ведь знал лучше всех, почему я тормозила с работой, почему висели некоторые проекты — он сам посадил меня дома, он сам приставил ко мне Бориса, он знал…

— Так, все, — поднялся на ноги Игорь. — Заканчиваем, я рассказал вам только для того, чтобы вы понимали распределение. Славе с понедельника доступ закроют полностью. А там будет видно…

— Госы учтут твое мнение, — начал Савельев, — просто скажи, что ты против, что мы можем разобраться и внутри, что сейчас неподходящее время. Оно ведь действительно неподходящее…

Игорь снова промолчал, только дернул плечом неопределенно и раздраженно, а мне как будто вогнали под кожу иглы, как будто кто-то намотал на кулак и дернул разом за все нервы, обрывая к чертям собачьим, во рту появился мерзкий привкус горечи.

И Савельев странно застыл и напрягся, а потом подался вперед, сощурив глаза.

— Значит так, да? — процедил Сашка сквозь зубы. — Вот как… Это ты потребовал проверку, да, Ястреб? Твоих рук дело? И теперь сидишь и говоришь, что мы должны продержаться, что Славка через неделю вернется и все будет окей.

Гор… Гор даже позы не изменил, только взгляд оставался упрямым и холодным, почти обжигающе-ледяным, только чуть дернулся в недоброй усмешке уголок губ.

А я смотрела на монитор и снова ждала ответа. Хоть какого-то ответа, любого, какой-то реакции, слов. Он ведь не мог, Сашка ведь не мог оказаться прав.

— Почему сейчас, Ястреб? Подвинуть ее хочешь, под себя подмять, чтобы работать не мешала и на все соглашалась? Полагаешь, ты тут такой первый? Славка не косячит!

— Вот и узнаем, — холодно ответил Игорь, а я перестала слушать, даже видеть перестала, просто сидела и пялилась в стеклянную стену на полупустой опен-спейс.

Ястреб организовал проверку, Ястреб ничего не спросил, не сказал, просто организовал проверку… Потому что не уверен, потому что считает, что я где-то действительно налажала… И всю эту неделю искал эту самую лажу.

Его холодность, виноватый взгляд, его нежелание со мной говорить теперь становились понятны.

К вопросу об отношениях на работе…

Я крутила в башке эту мысль снова и снова, пыталась понять, принять, как-то объяснить хотя бы самой себе, найти Гору оправдание, но не получалось… Только ком в горле становился все больше и больше. А потом снова перевела взгляд на монитор и с удивлением поняла, что переговорка опустела, а на часах половина десятого.

Надо валить, надо валить и не только из офиса…

Я выключила ноут, отметив мимоходом, что у меня дрожат руки, оставила ключи от кара Ястреба в тумбочке, кое-как оделась и спустилась на первый этаж, чтобы выцепить у входа свободный шеринг. Там всегда полно тачек, какую-нибудь да найду.

Дорогу к дому Игоря почти не запомнила, не запомнила, как собиралась и что именно взяла. Кажется, что взяла все, но… Я, на самом деле, не очень за этим следила, не особенно отдавала отчет собственным действиям. В башке все еще гудело, все еще было сложно дышать. Я злилась, мне было больно, мне было плохо. Ужасно, мерзко, отвратительно.

Это не нож в спину, это даже не дуло у виска, это хуже… Это…

Мне хотелось выть, орать, хотелось расколотить что-нибудь, но я только комом запихивала собственные шмотки в чемодан, давя подступающие слезы, не разрешая себе останавливаться и задумываться, копаться в себе слишком сильно, не давая боли накрыть с головой. Для этого еще будет время. Потом, после, когда сделаю все, что нужно было сделать.

Уйти до приезда Ястреба все-таки удалось, и через три часа я входила в свою квартиру. В пустую, тихую, темную.

Бросила на пороге чемодан, стащила обувь, швырнула в кресло в гостиной пуховик и включила домашний ноут. Надо было написать пару писем.

Первое улетело Борисычу, второе, почти такое же, Игорю. Я писала о том, что знаю, кто стоит за проверкой и почему, о том, что они могут не беспокоиться, и что в офисе меня в понедельник можно не ждать, о том, что все права я передала Сашке, и о том, что не желаю на следующей неделе получать ни писем, ни звонков.

Перед отправкой перечитала оба несколько раз, убедилась, что они предельно вежливы и безэмоциональны, и только после нажала на кнопку.

Савельеву я не писала, ему пришлось звонить. Разговор вышел… странным… Он мялся, не знал, что говорить, тщательно подбирал слова и явно боялся выражать сочувствие. Обозвал Ястреба мудаком. А я старалась не выдать себя, впивалась ногтями в ладони, глубоко и ровно дышала, отчаянно делала вид, что все пусть и дерьмово, но не смертельно. Не уверена, правда, что Савельев повелся. А после разговора с ним вырубила все к херам: трекер, ноут, домашнюю Энджи, сходила в душ и завалилась спать, все еще не разрешая себе плакать, выть и крушить мебель. Я не буду из-за него плакать!

Игорь приперся в пятом часу утра, ломился в дверь, обрывал звонок, когда понял, что старый код к замку не подходит, разбудил соседей. Я к двери не подходила. Просто слушала, как он ругается с кем-то на лестничной площадке, слышала, как зовет, и снова сжимала кулаки, чтобы не заорать, зубы стискивала до хруста, накрывшись с головой одеялом.

К семи он ушел.

В двенадцать пришел снова, ушел в три, и вечером, и в воскресенье. Больше не ломился, постучал коротко и остался сидеть под дверью. А я позвонила маме, потом Янке, обеим просто сказала, что мы расстались, не вдаваясь в подробности и детали. Сидела на кухне, пила кофе и рассматривала мерцающую заставку Энджи на мониторе.