Председательствовал Джим Дэджен. Он просмотрел бумаги в папке, обвёл стол своими совиными глазами и быстро прочёл:

«На эту неделю в Палате утверждена следующая программа занятий: совещание по вопросу о безработице, прения по жилищному вопросу и вторичное чтение законопроекта об угольных копях…»

Дэвид вскочил с места.

— Господин председатель, — воскликнул он, — разрешите спросить, считает ли фракция, что этот законопроект отвечает программе Рабочей партии?

— Слушайте, слушайте! — загремело несколько человек из левого крыла комитета.

Дэджен вовсе не казался смущённым. Он благодушно осмотрел Дэвида с головы до ног.

— А у вас есть основания полагать, что билль не выражает мнения партии?

Дэвид старался сохранить спокойствие, но в его тоне невольно прорвался едкий сарказм:

— Мне представляется, что этот билль в его нынешней форме слегка не соответствует тому, чего мы ожидали. Нас вторично выбрали в парламент с наказом добиться национализации. Мы обязались в манифесте, подписанном партией, облегчить тяжёлое положение рабочих угольного района и коренным образом реорганизовать промышленность на началах государственности. Как же мы предполагаем это сделать? Я не знаю, все ли члены нашей фракции ознакомились с полным текстом законопроекта. И смею вас уверить, что он нарушает все данные нами обещания.

Наступила тишина. Дэджен в раздумье потирал подбородок, поглядывая на Дэвида из-под больших роговых очков.

— Вы забываете одно: что мы в правительстве, но не у власти. Мы вынуждены изворачиваться, как умеем. Кабинет должен идти на компромисс.

— Компромисс! Это не компромисс. Это чистейшая трусость. Трудно было бы сочинить законопроект, более выгодный для капиталистов. Это законопроект целиком для шахтовладельцев. В нём сохранена система квот, выброшены все предложения об обязательном минимуме заработной платы. Эта билль консерваторов, и каждый член парламента скоро это поймёт.

— Минутку! — мягко остановил его Дэджен. — Я человек практики. Во всяком случае таким меня считают. Я люблю идти прямо к делу. Формулируйте конкретно свои возражения.

— Мои возражения! — вскипел Дэвид. — Вы знаете, что этот билль не разрешает целого ряда затруднений. Его основное назначение — снабдить рынок углём. Это смешная попытка примирить два совершенно непримиримых принципа. Система квот — определённое нарушение прав шахтёров и ничем иным быть не может. Если сравнить то, что мы обещали добиться, с тем, что сейчас предлагает правительство, то видишь, что это просто вопиющее издевательство.

— А если бы и так, что можно сделать? — возразил Дэджен. — Не забывайте о нашем положении.

— Вот об этом именно я и не забываю, — подхватил Дэвид, который дошёл уже в своём гневе до белого каления. — О нашем положении и нашей чести!

— Господи, боже мой! — хрипло вмешался Чалмерс, глядя в потолок. — Чего собственно хочет этот член фракции?

— А вот чего: этот билль сначала надо исправить так, чтобы он выполнял наши обязательства и чтобы у каждого члена партии совесть была чиста. И только после этого вносить его в Палату. Если мы провалимся, то мы можем обратиться за поддержкой к нашим избирателям. И рабочие будут знать, что мы боремся за них.

Новый крик: «Слушайте! Слушайте!» — с дальнего конца комнаты. В центре же, за столом, — ропот неодобрения. Чалмерс медленно наклонился вперёд.

— Меня здесь посадили, — сказал он, для пущей выразительности тыча указательным пальцем в стол. — И тут я останусь.

— Неужели вы не понимаете, — примирительно резюмировал Дэджен, — что мы должны доказать стране нашу способность управлять ею. Мы своей тактикой завоёвываем себе блестящую репутацию.

— Не обманывайте себя, — с горечью возразил Дэвид. — Над нами смеются. Почитайте газеты тори! Мы для них низший класс, который обезьянничает, тянется за теми, кто стоит выше. Приручённый зверинец. По их мнению, мы не правим, а играем комедию. И если мы уступим им в вопросе об этом билле, они ничего, кроме презрения, к нам не почувствуют.

— К порядку, к порядку! — вздохнул укоризненно Дэджен. — Мы не хотим слушать таких резких речей в нашей партийной среде. — Он с искренним раздражением сощурился на Дэвида. — Разве вам не разъяснили, что мы вынуждены действовать не спеша?

— Не спеша! — яростно повторил Дэвид. — При таких темпах мы и через две тысячи лет все будем «подготовлять» национализацию!

Тут в первый раз заговорил Нэджент.

— Фенвик прав, — начал он медленно. — С принципиальной точки зрения мы бесспорно должны вступить в борьбу. Мы можем просидеть тут ещё год, играя во власть, помогая дурачить людей и, попросту говоря, обманывая самих себя. Но кончится тем, что нас выгонят в шею. Почему бы нам лучше не уйти отсюда с честью, как сказал Фенвик? Мы не должны забывать о рабочих. В Тайнсайдском районе они дошли уже до последних пределов человеческого терпения. Это я вам говорю, а я знаю, что говорю.

Клегхорн сказал кислым тоном:

— Если вы требуете, чтобы мы вышли из кабинета министров только потому, что в Тайнкасле имеется несколько недовольных, то напрасно стараетесь.

— А когда вы просили их голосовать за вас, вы их тоже называли «недовольными»? — крикнул Дэвид. — Того, что там происходит, достаточно, чтобы довести рабочих до революции!

Чалмерс злобно стукнул кулаком по столу.

— Вы становитесь совершенно невыносимым, Фенвик! К чёрту вашу революцию! Мы не желаем, чтобы вы в такое время насаждали тут русские идеи!

— Весьма неудобные для буржуазии, — вставил Беббингтон подтрунивающим тоном.

— Вы сами видите, — продолжал Дэджен спокойно и плавно, — мы все здесь согласны, что человеческий труд нуждается в полнейшей переоценке. Но не можем же мы взять да так сразу и отвергнуть существующий порядок, как сбрасывают старый башмак. Приходится соблюдать осторожность. Уважать конституцию. Чёрт побери, я слишком популярен, чтобы выступать против британской конституции!

— Вы предпочитаете не делать ничего! — Порыв гнева обуял Дэвида. — Заседать и класть в карман жалованье министра, в то время как тысячи углекопов умирают с голоду и стоят в очереди за пособием.

Поднялся крик и возгласы: «К порядку! К порядку! Пусть возьмёт свои слова обратно!»

— Я ни ради кого не намерен совершать политическое самоубийство, — пробурчал Дэджен, багровея.

— Так вот какова точка зрения комитета? — спросил Дэвид, пристально оглядывая всех вокруг. — Что же вы намерены делать? Держать данное вами слово — или нарушить его?

— Я намерен сохранить за собой репутацию здравомыслящего человека, — ледяным тоном произнёс Беббингтон.

— Слушайте! Слушайте! — взывало несколько человек. Затем голос Клегхорна:

— Господин председатель, предлагаю вам перейти к следующему вопросу.