Затем Сталин стал настаивать, чтобы пшеницу засевали и в тех районах, где раньше не засевали вообще, – в Московской, Калининской и других областях, где очень хорошо растет рожь. И хотя после ряда неудач удалось найти сорта пшеницы, которые прижились в Московской области, и сейчас, наверное, трудно утверждать, что пшеница здесь может догнать рожь по урожайности.

Почему-то Сталин считал рожь малоценной культурой, а пшеницу чуть ли не «пупом земли». Я ему доказывал, что рожь не надо вытеснять, что ржаной хлеб привычен русскому народу, что он полезен: не случайно его много потребляют в Германии, Норвегии, Финляндии – Сталина невозможно было разубедить, и дело дошло до того, что нам стало не хватать ржаной муки.

Такое «привилегированное» положение пшеницы сохранилось и на сегодня – пшеница в заготовках занимает главное место. И когда надо расходовать зерно на корм скоту и для производства спирта за счет средств государства, отпускается доброкачественная пшеница, в то время как всем известно, что больший выход спирта из кукурузы и ячменя, и себестоимость спирта в этом случае самая низкая. Да и корма для скота из кукурузы и ячменя лучше и дешевле.

Другой пример. В ходе торговых переговоров Германия добивалась от нас получения мазута. Об этом узнал Сталин, и в его глазах мазут стал каким-то особо дорогим продуктом, каким-то фетишем. Он стал лично наблюдать, на что расходуется мазут у нас. И везде, где можно и нельзя, стали «ради экономии мазута» заменять его углем и торфом. Дело дошло до того, что по требованию Сталина было принято решение (и упорно осуществлялось!) по переводу и перестройке многих котельных электростанций с мазута на уголь, не считаясь с тем, на какие расстояния приходится возить этот уголь. Это было явным абсурдом. И многие не поверят, но было такое решение и даже частично был осуществлен перевод паровозов Северо-кавказской и Закавказской железных дорог с нефти на завозимый из Донбасса уголь, одна перевозка которого равнялась стоимости самого угля. Дело дошло до того, что уголь возился в нефтяные районы, а потребление мазута было настолько ограниченно и запасы были такие, что не хватало емкостей для его хранения. Разубедить же Сталина в несуразности положения было трудно. Сразу после смерти Сталина это все было отменено.

Еще один пример. До присоединения к Советскому Союзу Западной Украины Сталин не интересовался натуральным газом, но знал, что в Европе его применяют очень широко для бытовых нужд путем производства газа из угля способом коксования. И вот неожиданно Сталин увлекся идеей газификации углей. Откуда-то ему стало известно, что такие опыты как будто делаются в Европе. Он потребовал создать Комитет по газификации при Совмине СССР. Помню, там работал опытным руководителем Максерман, и ныне работающий в газовой промышленности. Тогда появилась новая идея – газификация углей в самих шахтах под землей. Идея заключалась в том, что уголь газифицируется в самих шахтах и в результате добывается газ, а не уголь. Был такой проект ученых. Эти ученые верили в свое дело, но оно двигалось очень туго. Тогда Сталин поручил мне взять под свое наблюдение этот комитет. Я не мог возражать, лишь сказал, что хотя и ничего не понимаю в этом деле, но окажу помощь и поддержку тем, кто им занимается.

Я действительно помогал как мог: выделил шахту под Москвой, был составлен проект, начаты опыты. Какие-то из них были удачными, но все-таки видно было, что в ближайшее время до массового производства дело не дойдет. И тут, когда Западная Украина была присоединена к Украине, из доклада Хрущева Сталин узнал, что там развито производство натурального газа. Конечно, по сравнению с нынешними масштабами это была мелочь. Хрущев выяснил мнение специалистов и внес предложение заказать по Фонду помощи ООН пострадавшим в войну странам трубы, чтобы газ подавать из Западной Украины в Киев, что и было сделано. Сталин ухватился сразу же за этот газ – он для него тоже стал каким-то новым фетишем. При этом он считал, что это такое дорогое топливо, что его нельзя разбазаривать: разрешил применять его только для отопления квартир. И лишь после длительных многократных споров я добился все-таки от Сталина разрешения давать газ – в виде исключения! – для хлебозаводов, поскольку доставка угля к ним – трудное дело. Он согласился только после того, как я ему показал конкретные цифры. Затем я предложил перевести и сахарные заводы на снабжение газом, так как часто из-за перебоев в доставке угля эти заводы стояли, хотя газопровод проходил рядом. Я предложил перевести и эти сахарные заводы на снабжение газом и в связи с этим изменить баланс потребления газа. Много спорил и уговаривал. Наконец Сталин согласился. Вот, собственно, только эти два отступления допустил Сталин.

Когда же в Саратовской области были открыты месторождения газа, Сталин загорелся и предложил мне заказать в Америке трубы для доставки газа из Саратова прямо в Москву. Так и сделали. Но и в Москве Сталин позволял использовать газ лишь на бытовые нужды и только на некоторых заводах. А ведь нужно было немножко подумать о производстве газа из нефти, и тогда, еще при жизни Сталина, мы имели бы большое количество газа.

Особый фетишизм Сталин проявлял к золоту – прямой контраст тому, как подходил к нему Ленин. В моменты, когда нужно было покупать оборудование для индустриализации страны, для строительства новых заводов, в особенности тракторных, мы вывозили золото за границу для платежей. Мне казался естественным вывоз золота в каком-то количестве за границу как экспортного товара, поскольку наша страна – добывающая золото. Какой смысл из года в год добывать золото и все класть в кладовые, когда, превратив его в машины, можно двинуть вперед экономику?!

У нас в стране быстро росла добыча золота. Когда наркомом внешней торговли стал Розенгольц, Сталин запретил ему вообще вывозить золото за границу и велел обеспечить такое соотношение экспорта и импорта, иметь настолько активный баланс, чтобы покрывать не только расходы по импорту, но и другие государственные расходы в иностранной валюте и сверх того производить накопление валюты. Это, конечно, привело к резкому сокращению импорта из-за границы промышленного оборудования и сырья, что отрицательно сказалось на нашем развитии.

Надо отдать справедливость Сталину, что он накануне войны с Германией, в начале 1938 г., принял правильное решение выделить известное количество золота из государственного резерва для покупки дефицитных цветных металлов и натурального каучука, без которых нельзя было воевать. Сообщено мне это было достаточно необычно, один на один на второй день после назначения меня наркомом внешней торговли в ноябре 1938 г.: определенное количество золота выделяется в распоряжение Наркомвнешторга специальным назначением. Цель – покупка по известному плану цветных металлов и каучука – в секрете от всех государственных и партийных органов. Об этом не знает ни Госплан, ни другие органы – никто не знает. Наркомфин знает только, что это золото он должен отпускать наркому внешней торговли не спрашивая. Более подробно об этом рассказано выше. Здесь только хочу добавить, что Сталин правильно понимал, что если бы Госплан знал о наличии такого резерва, то расходовал бы его, и мы остались бы без достаточного резерва.

Я был обрадован такому шагу Сталина. Я даже удивился, что он отошел от своего отношения к золоту. Он, конечно, понял, что война – это такая опасность, что фетиши должны отступить на задний план.