Минерва пыталась сделать из меня то, что ей было нужно: превратить меня в свою дочь. Но она знала, что я ее не люблю, и она не любила меня. Иногда мне хотелось, чтобы она меня любила. Но каким-то образом я понимала: ее отношение ко мне не было любовью. Сначала я думала, что это со мной что-то не так, что я была недостойна любви и не могла полюбить сама. Я видела, как другие девочки в школе общаются с матерями. Они украшали пасхальные корзинки и говорили: «Синий — любимый цвет моей мамы». Мне приходилось притворяться, что я в таком же восторге, как и другие девочки. А потом я устала притворяться. Ради кого? И кем я буду, если перестану притворяться?

Как и мой отец, я росла по старым заветам семьи Айвори: «Ты не можешь поступить плохо. Ты всегда права». Ты можешь беззастенчиво врать и заставлять других делать то, что ты хочешь, только потому, что у тебя достаточно денег, чтобы откупиться от чего угодно. Можно купить обожание, признание, уважение — разумеется, ненастоящие. Но для них было достаточно шатких картонных декораций. А я постаралась доказать, что мне мало их.

Я перестала учиться, когда еще была маленькой, и проваливала все экзамены. Если я знала правильный ответ, я специально писала неправильный. Родные обвинили учителей в том, что те несправедливо ко мне относятся, и настояли, чтобы я сдавала экзамены дома. Они наняли кого- то, кто заполнил бланки ответов за меня. Я стала выдающейся ученицей!

В возрасте одиннадцати лет я начала воровать в магазинах. Мне это казалось захватывающим занятием, ведь оно было опасным и меня могли поймать. До этого я никогда не испытывала таких сильных эмоций — по крайней мере, я о них не помнила — и ощущала потребность продолжать свои проказы. Я украла в магазине игрушек маленького оловянного солдатика. Не то чтобы он был мне нужен. Но когда я принесла его домой, то внезапно ощутила, что он принадлежит мне и что я взяла его по праву, по моему праву. Я воровала ценные и не особо ценные вещи: серебряную детскую кружку, яблоко, блестящие пуговицы, наперсток, серебряную собачку, которая помещалась в наперсток, карандаш. Чем больше я воровала, тем больше мне хотелось украсть. Будто внутри меня был огромный мешок Санта-Клауса, который мне нужно было заполнить, но я не знала почему. Я поняла, что не узнаю этого, пока его не наполню. Наконец меня поймали, а моя фальшивая мать усадила меня перед собой и спросила, чего мне не хватает. Я ничего не сказала, потому что не могла ей рассказать, что внутри у меня бездонный мешок Санта-Клауса. Она заметила, что мне нужно просто сказать ей о том, чего мне хочется, и я это получу. Она дала мне десять долларов. Я вышла на улицу и выбросила их. Меня разозлило, что она считала, что может просто заплатить — и дурная часть меня исчезнет. Я продолжала воровать. Я хотела, чтобы меня сразу поймали. Но никто не замечал, что я делаю. Поэтому я начала красть более крупные вещи у всех на виду: куклу, свинью-копилку, деревянную головоломку. Я знала, что владельцы магазина меня видели, но они ничего не говорили. Как я позже узнала, Минерва открыла счет, и владельцы магазинов просто отмечали в нем стоимость того, что я украла. Деньги за товары выплачивались им с этого счета. Для них это было чем-то вроде шутки.

Я не хотела быть плохой, потому что не была такой. Я просто чувствовала себя ближе к себе настоящей и боялась стать такой, как они. Если бы это случилось, я бы считала, что все в порядке и с ними, и с окружающим миром, и с теми, кто пожимает им руки и притворно выражает уважение, когда на самом деле уважали только их деньги. Они считали, что любовь — это просто поцелуй в щеку. Любовь заставляет почувствовать, что ты счастлив, что ты не одинок. К тебе приходит особое чувство, которое ты не ощущаешь по отношению к другим. Когда в сердце любовь, оно сжимается. Я чувствовала это к своей собаке. Люди говорят, что истинная любовь вечна. Но никакая любовь не вечна.

Когда я стала старше, я начала заводить друзей среди тех, кого Айвори считали отбросами общества, особенно это относилось к парню по имени Пен. Я знала, что миссис Даннер видела его, когда шпионила за мной. Мы с ним курили сигареты, пили спиртное. Я делала все, что мне было запрещено, и в итоге забеременела. Когда я поняла, что жду ребенка, я почувствовала себя так, будто в конце концов добилась своего: я изменилась, стала другой. Мое тело тоже стало другим. И теперь люди начнут воспринимать меня по-другому. Правда, считается, что девушки, которые забеременели вне брака, аморальные и глупые. Но я так не считала. Я не была ни аморальной, ни глупой. Просто я попала в трудное положение с парнем, которого не любила. Я привыкла думать, что он отличается от других, потому что его не заботило, что о нем подумают окружающие. Он был забавным и опасным. Но я знала, что не люблю его. Я хотела его полюбить, но он был не слишком умным. Как говорится, сливки не поднялись наверх, если вы понимаете, о чем я. И тогда, как он выразился, он захотел сделать меня честной женщиной. Он сказал, что любит меня, и спросил, отвечу ли я взаимностью на его чувства. Ответить взаимностью! Это был самый вежливый оборот, который он когда-либо использовал. У него появился шанс жениться на маленькой мисс Денежный Мешок, и он даже заглянул в книжки, чтобы найти способ, как это сделать. В нем тоже проявилась фальшь. Только ребенок был настоящим!

И что мне было делать? Мне нужно было что-то решить, потому что я понимала, что вскоре вынуждена буду покинуть дом. Я не позволю ребенку вырасти таким же, как моя семья. И они обрадуются, если я уйду, потому что не смогут вечно громоздить ложь, чтобы скрыть мой живот, который будет все больше и больше. Минерве потребовалось два месяца, чтобы понять, что со мной что-то происходит. Каждое утро меня тошнило. Однажды мне стало плохо за ужином. Она хотела вызвать врача, думая, что у меня что-то с желудком. Я сказала ей: «Не стоит беспокоиться. Я беременна». Она закрыла двери столовой, чтобы мы с ней остались наедине. Я сказала, что не знаю, кто отец, чтобы еще больше ее расстроить. «Это мог быть любой из шести моих парней», — добавила я. Она сказала то, что я совсем не ожидала услышать: «Я знала, что так будет. Ты была зачата в грехе, и как я ни пыталась, я не смогла тебя изменить». Тогда я не знала, что она говорит о тебе. Она сказала, что я разрушила репутацию семьи, общественное положение семьи Айвори и что я стану источником множества слухов. Я была счастлива это услышать. «Юная леди! — визгливо выкрикнула она. — Вы перешли черту и попали в обитель дьявола!» Я расхохоталась. Она закричала, чтобы я прекратила смеяться. Но от этого мне стало еще смешнее. Мой хохот перешел в истерику. А потом я поняла, что не могу остановиться, и это меня напугало. Как может смех стать пугающим? Она продолжала кричать, я продолжала смеяться. Она сказала, что если я сбегу с этим грязным мальчишкой, то буду жить с ребенком в трущобах. Я все смеялась и смеялась, пока не начала хрипеть, потому что мне не хватало воздуха — я задыхалась от собственного смеха. А потом она закричала, что если я сбегу и рожу ребенка, то никогда больше не получу от нее ни цента. Внезапно смех отпустил меня, и я сказала: «Это я наследница семейного состояния, а не ты. И именно ты не получишь от меня ни цента». Она сразу притихла.

Потом я заявила: нравится ей это или нет, но я буду жить в этом доме и рожу ребенка, и если мы станем париями в этом городе, то по крайней мере это будет честно. Она сразу сменила тон и делано успокаивающим голосом сказала, что мне стоит перестать волноваться за ребенка и мое будущее. «Все будет хорошо, — говорила она с напускным спокойствием. — Не волнуйся, дорогая, я позову врача, и он пропишет что-нибудь от твоей тошноты». Она назвала меня «моя дорогая». Мое наследство купило эти слова и заставило ее выдавить их из себя.