Он встал и оделся. В ванной он обнаружил её полотенце, использованное и отброшенное. Он поднял его и долго прижимал к губам, испытывая не горе, а какое-то непонятное ему самому чувство. Он чувствовал, что по-настоящему любил её лишь дважды: в тот вечер, когда позвонил Тухи, и сейчас. Потом он раскрыл ладони, и полотенце скользнуло на пол, как проливается вода между пальцами.

Он отправился в свою контору и работал как обычно. Никто не знал о его разводе, и у него не было желания сообщать об этом. Нейл Дьюмонт подмигнул ему и проблеял: «Пит, на тебе лица нет». Он пожал плечами и отвернулся. Сегодня вид Дьюмонта вызывал у него тошноту.

Он рано ушёл с работы. Какой-то непонятный инстинкт, подобный голоду, подгонял его, пока он не понял, что должен увидеться с Эллсвортом Тухи. Он должен его найти. Он чувствовал себя как человек, оставшийся в живых после кораблекрушения и решивший плыть к видневшемуся вдали огоньку.

В этот же вечер он притащился домой к Эллсворту Тухи. Войдя, он смутно порадовался своему самообладанию — Тухи ничего не заметил по его лицу.

— О, привет, Питер, — сказал он с отсутствующим видом. — Твоё чувство времени оставляет желать лучшего. Ты застал меня в самый поганый вечер из всех возможных. Устал как собака. Но пусть тебя это не беспокоит. Мы друзья, а друзья и должны причинять неудобства. Садись, я сейчас освобожусь.

— Извини, Эллсворт. Но… я был вынужден.

— Будь как дома. Просто забудь на минуту, что я существую. Ладно?

Китинг уселся и стал ждать. Тухи работал. Он делал заметки на листах машинописного текста. Он чинил карандаш, и этот скрипучий звук неприятно бил по нервам Китинга. Потом он опять склонился над столом и зашуршал своими бумагами.

Через полчаса он отодвинул бумаги в сторону и улыбнулся Китингу.

— Ну вот, — сказал он. Китинг слегка подался вперёд. — Посиди ещё, — остановил его Тухи, — я должен позвонить в одно место. — Он набрал номер Гэса Уэбба. — Привет, Гэс, — весело начал он. — Как ты, ходячая реклама противозачаточных средств?

Китинг никогда не слышал от Тухи такого вольного тона, особой интонации братских отношений, допускающих некоторую фамильярность. Он слышал высокий голос Уэбба, тот рассмеялся в трубку. Трубка продолжала извергать быструю последовательность звуков, начиная от самых низких, как будто кто-то прочищал горло.

Слов было не разобрать, только их общую тональность, полную самозабвения и фамильярности, нарушаемую время от времени всплесками веселья.

Тухи откинулся на спинку стула, слушал и слабо улыбался.

— Да, — соглашался он, — угу-у… Лучше и не скажешь, малыш… Вернее некуда… — Он уселся поудобнее и положил ногу в блестящем остроносом ботинке на край стола. — Послушай, малыш, я всё-таки советую тебе пока быть поосторожнее со старым Бассеттом. Конечно, ему нравится твоя работа, но не стоит сейчас его так пугать. Без грубостей, понимаешь? Не особенно раскрывай хлебало… Ты прекрасно знаешь, кто я такой, чтобы тебе советовать… Верно… В том-то и дело, малыш… О, он так и сделал? Чудно, зайчик мой… Хорошо, всего. Да, послушай, Гэс, а ты слышал анекдот об английской леди и сантехнике? — Он начал рассказывать. Трубка почти завыла в ответ. — Ну, зайчик, следи за собой и своим пищеварением. Спокойной ночи. — Тухи положил трубку и сказал: — Ну вот, Питер. — Он потянулся, встал, подошёл к Питеру и остановился перед ним, слегка покачиваясь на своих маленьких ножках и глядя ясно и приветливо. — Что там у тебя за дело? Мир рушится прямо у тебя перед носом?

Китинг сунул руку в карман и вытащил скомканный жёлтый чек. Он был подписан Китингом, десять тысяч долларов на имя Эллсворта М. Тухи. Жест, которым он протянул Тухи чек, не был жестом дарителя, он словно сам просил подаяния.

— Пожалуйста, Эллсворт… вот… возьми… на благое дело… На Центр социальных исследований… на что захочешь… Ты лучше знаешь… На благое дело.

Тухи подержал чек кончиками пальцев, как грязную мелкую монету, склонив голову набок и оценивающе скривив губы, и бросил на стол.

— Весьма щедро, Питер. Действительно щедро. В честь чего это?

— Эллсворт, помнишь, ты однажды сказал: не имеет значения, кто мы и чем занимаемся, если мы помогаем другим; только это и важно. Ведь это и есть добро, правда? И это чисто?

— Я сказал это не однажды. Я говорил это миллион раз.

— И это действительно верно?

— Конечно, верно. Если у тебя хватает мужества принять это.

— Ты же мой друг? Ты же мой единственный друг. Я… я сам-то себе не друг, но ты друг. Мой друг. Разве нет, Эллсворт?

— Ну конечно. Что гораздо более ценно, чем твоя дружба с самим собой. Несколько странная формулировка, но сойдёт.

— Ты меня понимаешь. Никто больше не понимает. И ты меня любишь.

— Беззаветно. Когда не слишком занят.

— Что?

— Чувство юмора, Питер, где твоё чувство юмора? В чём дело? Брюхо болит? Несварение души?

— Эллсворт, я…

— Да?

— Я не могу тебе сказать. Даже тебе.

— Ты трус, Питер.

Китинг беспомощно уставился на него; голос Тухи звучал сурово и мягко, и он не мог понять, что ему следует чувствовать: боль, обиду или доверие.

— Ты приходишь сказать мне, что не имеет значения, что ты делаешь, а затем начинаешь рыдать то над одним, то над другим. Ну, давай, будь мужчиной и скажи, что же не важно. Скажи, что ты сам не важен. Покажи это. Ну, смелей. Забудь о своём маленьком Я.

— Я не важен, Эллсворт. Я не важен. О Господи, если бы кто-нибудь мог сказать это, как говоришь ты. Я не важен. И я не хочу быть важным.

— Откуда деньги?

— Я продал Доминик.

— О чём ты говоришь? О круизе?

— Только кажется, что я продал вовсе не Доминик…

— А какая тебе разница, если…

— Она отправилась в Рино.

— Что?

Он не мог понять, почему Тухи так бурно отреагировал, он слишком устал, чтобы думать об этом. Он рассказал, как всё случилось; рассказ не занял много времени.

— Ты последний идиот! Ты не должен был этого допускать!

— А что я мог сделать против Винанда?

— Позволить ему на ней жениться!

— А почему нет, Эллсворт? Это лучше, чем…

— Я и не подумал, что он… О Господи, чёрт возьми, я оказался ещё большим дураком, чем ты!

— Но для Доминик лучше, чтобы…

— К чёртовой матери Доминик! Я же думаю о Винанде!

— Эллсворт, что с тобой?.. Почему это тебя беспокоит?

— Помолчи, ладно? Мне надо подумать.

Через некоторое время Тухи пожал плечами, сел возле Китинга и обнял его за плечи.