— Ты построил два загородных дома за два года.

— Да. В Пенсильвании и недалеко от Бостона.

— Не очень интересные дома.

— Недорогие, ты хочешь сказать. Но строить их было интересно.

— Сколько ты ещё здесь продержишься?

— Месяц.

— Почему ты работаешь по ночам?

— Это срочная работа.

В котловане пришёл в движение подъёмный кран, переносящий длинный брус. Она видела, как Рорк наблюдает за ним, и знала, что это инстинктивная реакция, отразившаяся в его глазах, что-то физически близкое, родственное всему тому, что происходило с его строением.

— Рорк…

Они ещё не назвали друг друга по имени. Было какое-то чувственное наслаждение в том, чтобы предаться отложенному надолго удовольствию — произнести имя и знать, что он его слышит.

— Рорк, это снова каменоломня.

Он улыбнулся:

— Если хочешь. Только это не так.

— После дома Энрайта? После здания Корда?

— Я думаю об этом иначе.

— А как ты думаешь?

— Я люблю это делать. Каждое здание — это личность независимо от размеров. Единственная и неповторимая.

Он смотрел через улицу. Он не изменился. В нём по-прежнему чувствовалась лёгкость, свобода в движениях, в действиях, в мысли. Она произнесла фразу, в которой не было ни начала, ни конца:

— …строя пятиэтажки до конца своей жизни…

— Если надо. Но я не думаю, что так будет всегда.

— Чего ты ждёшь?

— Я не жду.

Она закрыла глаза, но не смогла спрятать рот — её губы выдавали горечь, гнев и боль.

— Рорк, если бы ты был в городе, я бы не пришла с тобой встретиться.

— Я знаю.

— Но именно в этой безымянной дыре… Я должна была её увидеть. Должна была посмотреть на это место.

— Когда ты возвращаешься?

— Ты знаешь, что я не останусь?

— Да.

— Почему?

— Ты всё ещё боишься вагончиков-закусочных и окон.

— Я не еду в Нью-Йорк. Не сразу.

— Нет?

— Ты ни о чём не спросил, Рорк, только шла ли я со станции пешком.

— О чём мне спросить?

— Я сошла с поезда, когда увидела название станции, — сказала она мрачно. — Я не собиралась здесь выходить. Я еду в Рино.

— А потом?

— Снова выхожу замуж.

— Я знаю твоего жениха?

— Ты слышал о нём. Его зовут Гейл Винанд.

Она увидела его глаза. Она думала, что ей захочется смеяться; наконец-то она смогла нанести ему такой удар, который уже не надеялась нанести. Но она не рассмеялась. Он думал о Камероне, о его словах: «Мне нечего им ответить, Говард. Я оставляю тебя с ними один на один. Ты им ответишь! Всем — газеткам Винанда, тем, чьи глаза делают существование таких газеток возможным, и тем, кто стоит за ними».

— Рорк.

Он не отвечал.

— Это хуже, чем Питер Китинг, да? — спросила она.

— Намного хуже.

— Ты хочешь меня остановить?

— Нет.

Он не дотронулся до неё с тех пор, как отпустил её локоть, да и этот жест годился разве что для санитарной машины. Она протянула руку — и коснулась его руки. Он не отдёрнул пальцы и не изобразил безразличия. Она наклонилась, взяла его руку, не поднимая её с его колен, и прижалась к ней губами. Шляпа слетела с её головы, и он видел белокурые волосы на своих коленях, чувствовал, как она вновь и вновь целует его руку. Его пальцы сжали её руку, это был единственный ответ.

Она подняла голову и посмотрела на улицу. Вдали висело освещённое окно, забранное решёткой из простых железных прутьев. Маленькие домики уходили в темноту, вдоль узких тротуаров стояли беззащитные деревья.

Она заметила свою шляпу, упавшую на нижнюю ступеньку, и наклонилась поднять её. Её рука без перчатки легла на ступеньку. Камень был старый, изношенный и ледяной. Она ощутила удовольствие от прикосновения. Она замерла на мгновение, согнувшись над камнем, ощущая эти ступеньки, по которым прошлось столько ног.

— Рорк, где ты живёшь?

— Снимаю комнату.

— Какую?

— Просто комнату.

— Какая она? Какие там стены?

— Оклеенные обоями. Выцветшими.

— А какая мебель?

— Стол, стулья, кровать.

— Нет, расскажи подробнее.

— Там есть шкаф для белья, комод, кровать, большой стол…

— Возле стены?

— Нет. Я поставил его напротив окна, я там работаю. Ещё там есть стул с прямой спинкой, кресло с встроенной лампой и книжная полка, которой я не пользуюсь. Наверно, это всё.

— Коврики? Занавески?

— Кажется, на окнах что-то есть и лежит какой-то коврик. Пол прекрасно отполирован, это великолепное старое дерево.

— Я буду думать о твоей комнате ночью — в поезде.

Он смотрел на другую сторону улицы. Она попросила:

— Рорк, разреши мне остаться с тобой на ночь.

— Нет.

Она проследила за его взглядом. Он смотрел на скрежетавшие в котловане механизмы. Помолчав, она спросила:

— Как тебе удалось получить этот заказ?

— Заказчик видел мои постройки в Нью-Йорке, и они ему понравились.

Из котлована вышел мужчина в комбинезоне, всмотрелся в темноту и крикнул:

— Это вы, босс?

— Да, — крикнул в ответ Рорк.

— Не можете спуститься сюда на минутку?

Рорк пошёл к нему через улицу. Она не слышала разговора, услышала только, как Рорк весело сказал: «Это легко», а затем оба направились к спуску в котлован. Мужчина остановился, заговорил, объясняя. Рорк откинул назад голову, наблюдая за поднимавшейся вверх стальной конструкцией; свет падал прямо на его лицо, и Доминик увидела его серьёзный взгляд, его выражение наполнило её радостным чувством — она увидела его натренированный грамотный ум в действии. Он наклонился, подобрал кусок фанеры, вынул из кармана карандаш и начал быстро чертить, стоя одной ногой на груде досок и объясняя что-то мужчине, который удовлетворённо кивал. Она не могла расслышать слов, но чувствовала отношение Рорка к этому человеку, к другим людям в котловане — какое-то свежее чувство верности и братства, которое совсем не соответствовало тому, что принято называть этими словами. Он закончил, протянул чертёж мужчине, и оба чему-то засмеялись. Затем Рорк вернулся к ней и уселся рядом на ступеньках.