– Слава Господу! – Миних с облегчением перекрестился и тут же спросил: – Где и когда?!

Гонец тяжело сполз с коня, покачиваясь на ногах, расстегнул китель и достал футляр с письмом. Миних его взял, но вскрывать не стал – только прикоснулся блеклыми старческими губами к императорской печати.

– Позавчера перед рассветом атаковали турок с фронта главными силами и гвардией у села Фильконешти, что на Кагуле, а дивизии генерала Суворова пошли в обход. Конницу, сипахов и татар рассеяли пушками, а янычар расстреляли из винтовок. Они только до апшеронцев смогли добежать, а там их всех и положили. Его величество сам повел своих гренадер в атаку и выручил полк из беды!

– Надеюсь, государь не ранен?!

– Янычары разрубили на нем каску и кирасу, но проникающих ран нет, хотя внешних очень много. Государь крови достаточно потерял, ослабел немного, – гонец помедлил, сглотнул. Пыль забила глотку – за сутки двести пятьдесят верст проехал. Добавил осторожно: – И скорбит – генерал Гудович погиб смертью храбрых, поведя Преображенский и Семеновский полки в атаку!

– Жаль Андрея Васильевича! – Миних сказал с видимым огорчением. Он знал, как Петр Федорович относился к своему начальнику штаба. И старик истово перекрестился, отдавая долг погибшему.

– Турецкий лагерь окружили и сожгли ракетами, он еще горел, когда меня к вам отправили с пакетом, господин фельдмаршал!

Миних открыл футляр, вытащил письмо, крепкими пальцами разорвал конверт. Писал Румянцев – почерк и подпись он узнал сразу. Прочитал – брови гневно сошлись на переносице. Перечитал еще раз и заскрипел зубами от сдерживаемой ярости.

– Виктория небывалая, господа! – старый фельдмаршал повернулся к стоящим на некотором отдалении генералам и офицерам осадного корпуса. – Сорок тысяч осман перебиты, много турок и татар утонули в Кагуле – река забита трупами и чуть не вышла из берегов. Тысячи трупов лежат в сожженном ракетами лагере, но пересчитать их пока невозможно – турки только начали сдаваться в плен. Их было полтораста тысяч – они рассеялись как дым. Армии великого визиря больше нет – только немногие смогли спастись бегством. Наших потерь и одной тысячи не наберется. Вот так воевать нужно, господа!

Восторженный гул волной прошелся среди собравшихся, но тут же прервался. Увидев ожесточившееся лицо фельдмаршала, все разом замолкли. Старик повернулся назад и увидел, как от стен дымящегося от трехдневной бомбардировки Очакова быстро пошли два офицера, сворачивая белый флаг. И все для него сразу же стало ясным.

– Мы послали к сераскиру парламентеров с требованием о сдаче. Вы видите – он отказался. Государь мне пишет, что живот даровать тем, кто о пощаде просит. Сераскир отказался – участью Бендер пренебрег. А потому приказываю войскам, мне врученным…

Старик остановился, цепким и строгим взором обвел генералов и офицеров. Те сразу подтянулись, лица стали решительными и суровыми – штурм много крови отнимет, это все понимали ясно.

– Возобновить обстрел немедленно! Через три часа, по красной ракете, колоннам идти на приступ. Гренадеры и охотники впереди. И еще одно – император Петр Федорович приказывает… Тех, кто о сдаче не помышляет, – бить без жалости. Город отдаю на три дня!

Лица солдат и казаков, что на отдалении прислушивались к громким словам фельдмаршала, моментально вспыхнули ликующей радостью. И тут же по солдатским рядам пошел гул:

– Три дня на город дал!

– Братцы, Живодер расщедрился!

– Ужо оторвемся, станичники!

– Погуляем всласть!

– Наконец-то подобрел!

Фельдмаршал усмехнулся – он знал солдатское нутро. Разграбление взятого штурмом города – дело обычное. Распаленные яростью и озверелые от своей и чужой крови солдаты всегда бесчинствуют. Так зачем их сдерживать – ведь правильно государь ему отписал – если враг не сдается, то его уничтожают. Такой кровавый штурм туркам уроком станет, и более коменданты других крепостей упрямиться не будут. Османы жестокость сами понимают и одобряют, иного не приемлют.

– Очень надеюсь, господа генералы, что солдаты будут достойны вашей храбрости, какую показывает его императорское величество, не жалеющий сил и крови для победы русского оружия!

Генералитет от слов фельдмаршала посуровел лицами и угрюмо засопел. Кому хочется прослыть трусом, а потому пожелание фельдмаршала было, по сути, приказом возглавить штурмующие колонны. Могут, конечно, и убить при штурме, на миру и смерть красна, зато слава будет принадлежать только храбрецам, что османскую ярость переломят.

– Флоту атаковать совместно с войсками, – Миних повернулся к стоящему в одиночестве моряку в черном мундире с серебряными погонами. Он его запомнил по дерзкой ночной вылазке, когда удалось взорвать турецкие корабли, и приказал командору оставить дерзкого капитана у него для связи с флотилией.

А на самом деле выполнил тайное указание императора – если ночной подрыв будет удачным, то под любыми предлогами, но не четким прямым приказом, сих моряков к бою не подпускать, пока он сам к Очакову не прибудет после баталии.

– Я видел, как вы шестовые мины на учениях ловко под днища кораблей подводите и с грохотом взрываете. Сейчас в настоящем деле их и опробуйте, не баржи вам подрывать все время, а потому атакуйте всеми силами турок в лимане!

– Есть атаковать всеми силами!

Лицо моряка и просветлело, и ожесточилось. Семен Хорошкин прекрасно понимал, что даже под прикрытием дымовой завесы только одна из трех полугалер сможет ткнуть шестовую мину под борт. Остальных турки потопят. Но и слава будет яркой!

Одно плохо – ему самому в атаке участие никак не принять. Фельдмаршал повелел все время быть рядом, дабы вовремя разъяснять, что происходит в лимане. Оно и верно – морское дело сложное, и согласовывать действия осадных войск и флотилии нужно умело.

Семен Хорошкин отошел от Миниха на несколько шагов, и тут одновременный залп осадных орудий оглушил его и заставил ускорить шаг. Кораблям ведь тоже было нужно время, чтобы лучше подготовиться к атаке.

Петропавловск

Иван глянул на красную распаренную морду Шванвича и улыбнулся. Баню ему умельцы местные строили, да и сам он им помогал собственными руками. А как иначе – без хозяйского догляда баловство будет сплошное, да и с кого потом спрашивать. Без бани в этих краях нет жизни, тоска сплошная. Первым делом здешние казаки, как на место приходят, часовню ставят, а потом завсегда баню. И только после этого жизнь начинается – дома строят, государевы амбары, частокол от лихих людей да многое другое, без чего острог жить не может.

– С легким паром тебя, пенитель морей, – ехидно поприветствовал Иван Шванвича. Тот уже напарился досыта, вымыл потом мальчонку, и они втроем сидели за столом в чистом белье и подштанниках. Чего чины соблюдать, раз у старинного если не друга, то приятеля находишься!

Тем паче решили в обширном предбаннике «обмывание» совершить, плавание отметить. Таков обычай. А завтра наденут они форму новую, шпаги на себя навесят, новомодные эполеты на плечи лягут – и вперед, на бал к наместнику. Хотя данное мероприятие с петербуржскими не сравнить – танцевать могли лишь два десятка проживавших в городе бывших гвардионцев да несколько их жен, что с супругами в ссылку отправились. Даже величайшую ценность с собой привезли для музицирования – клавесин.