Потом случилось так, что из-за болезни Анны, его сестры, Пакс была слишком занята. Когда он принялся звать мать, чтобы она начала новую книгу, та отказалась. «Тогда покажи мне, как читать, прежде чем уйдешь», – потребовал он. Пакс улыбнулась и возразила: «Это долгая работа. Когда Анне станет лучше, я все тебе покажу».

Через несколько дней она взялась за обучение привычным способом. Но у Джона не хватало терпения на привычные способы, и он придумал собственный метод. Он заставлял Пакс читать ему вслух и одновременно вести пальцем по строке, чтобы он мог следовать за ней взглядом, слово за словом. Пакс не могла не посмеяться над дикостью этой затеи, но для Джона такой способ оказался самым подходящим. Благодаря способности безошибочно фиксировать в мозгу любую информацию он просто запомнил, как «выглядит» каждый произнесенный ею звук. Тут же, не останавливая Пакс, он начал анализировать звуки, соответствовавшие разным буквам, и вскоре уже проклинал нелогичность английского произношения. К концу урока Джон мог читать, хотя его словарный запас был ограничен. За следующие несколько недель он проглотил все детские книги в доме, а также несколько «взрослых». Последние, разумеется, оставались для него практически бессмысленными, хоть слова по большей части и были знакомы. Вскоре он с отвращением сдался. Однажды он взялся за принадлежавший сестре учебник по геометрии, но через пять минут отбросил и его, пробормотав: «Детский лепет!»

С тех пор Джон сам мог прочитать любую книгу, которая его интересовала, – но он вовсе не стал книжным червем. Чтение подходило лишь для того, чтобы убить время в периоды пассивности, когда рукам требовался отдых. Теперь он с энтузиазмом принялся за конструирование и сооружал невероятные модели из картона, проволоки, дерева, пластилина и всего, что попадалось под руку. Кроме того, он посвящал много времени рисованию.

Наконец, в шесть лет Джон обратил внимание на передвижение. До сего момента в этом искусстве он отставал более всего, о чем вполне явственно свидетельствовало само его тело. Интеллектуальные занятия и конструирование привели к тому, что все остальное было заброшено и забыто.

Теперь же он открыл пользу самостоятельного передвижения, а также радость преодоления очередного препятствия. Как и прежде, его подход к обучению был необычным, а успехи – невероятными. Он никогда не пробовал ползать. Он сразу попытался встать, опираясь на спинку стула и балансируя попеременно то на одной ноге, то на другой. Час таких упражнений совершенно его измотал, и впервые в жизни он казался совершенно обескураженным. Джон, который прежде беседовал с университетскими математиками как с туповатыми детьми, теперь с новообретенным уважением смотрел на своего десятилетнего брата – самого активного члена семьи. Неделю он с пристальным благоговением наблюдал за тем, как Томми ходит, бегает и «воюет» с сестрой. От настойчивого взгляда Джона не ускользало ни одно мгновение. В то же время он прилежно занимался равновесием и даже прошел несколько шагов, держась за руку матери.

Но к концу недели с ним случилось что-то вроде нервного припадка, после чего он несколько дней даже не пытался опустить ноги на землю. С совершенно сломленным видом Джон вновь принялся за чтение и даже за математику.

Достаточно оправившись, чтобы вновь взяться за ходьбу, он без всякой помощи прошел из одного конца комнаты в другой и неожиданно разразился слезами от радости – что было совершенно нехарактерным для Джона поведением. Он постиг искусство самостоятельного передвижения. Оставалось лишь в достаточной мере укрепить мускулы упражнениями.

Но Джон не удовольствовался только ходьбой. Теперь у него появилась новая цель, и с неизменной решимостью он посвятил себя ее достижению.

Поначалу его стесняла неразвитость собственного тела. Его ноги выглядели почти такими же кривыми и короткими, как у новорожденного. Но под воздействием упражнений и как будто несгибаемой воли они становились все сильнее, прямее и длиннее. В семь лет он бегал как заяц и карабкался с ловкостью кошки. Строением Джон теперь походил на четырехлетнего ребенка, но гибкость и развитость тела более подходили мальчишке лет восьми-девяти. И хотя черты его лица все еще были детскими, порой оно принимало выражение, которое более пристало человеку лет сорока. А огромные глаза и короткие белые волосы, похожие на мягкую овечью шерсть, придавали ему почти нечеловеческий вид существа вне возраста и времени.

Теперь, когда Джон контролировал собственные мышцы с поразительной уверенностью, ему уже не нужно было учиться требующим навыков движениям. Его конечности, более того – каждый отдельный мускул, делали именно то, что он хотел. Особенно ясно это проявилось, когда через два месяца после первой попытки ходить он научился плавать. Джон некоторое время постоял в воде, наблюдая за уверенными движениями сестры, потом оторвал ноги ото дна и с точностью их повторил.

Многие месяцы Джон копировал самые разные действия других детей. И учился подчинять их своей воле. Поначалу им было интересны его усилия. Всем, кроме Томми, который уже понял, что оказался в тени младшего брата. Остальные дети были дружелюбнее, потому что поначалу не замечали скорости его развития. Но постепенно и они оказались далеко позади.

Когда во время игры мяч застрял в водосточном желобе на крыше дома, именно Джон, выглядевший тощим четырехлетним ребенком, забрался по сточной трубе, прополз вдоль желоба и скинул мяч вниз. Затем, исключительно шутки ради, вскарабкался по черепице, уселся на гребне крыши и свесил ноги по сторонам. Пакс в то время уехала в город за покупками. Соседи, разумеется, ужасно перепугались. Джон, предчувствуя развлечение, изобразил панический страх, который якобы лишил его способности двигаться. По его виду можно было решить, что он совершенно потерял голову: дрожа, он отчаянно цеплялся за черепицу и безудержно рыдал, по его щекам струились слезы. Кто-то позвонил местному строительному подрядчику, и тот прислал людей и лестницы. Но когда первый спасатель появился на крыше, Джон показал ему «нос» и пробрался обратно к сточной трубе, по которой спустился, как ловкая обезьянка, на глазах у пораженной и разгневанной толпы.

Узнав об этой его выходке, Томас был одновременно напуган и восхищен. «Наш вундеркинд, – сказал он, – перешел от арифметики к атлетике». Но Пакс только покачала головой: «Лучше бы он не привлекал к себе столько внимания».

Теперь всепоглощающей страстью Джона стало самосовершенствование и достижение абсолютного превосходства. Несчастный Томми, маленький дьяволенок, до этого единовластно помыкавший родными, был свергнут и горько переживал свое падение. Но Анна, старшая из троих детей, души не чаяла в гениальном Джоне и находилась в полном его подчинении. Ей приходилось нелегко. И я искренне могу ей посочувствовать, потому что гораздо позднее занял ее место.

Джон в то время был либо героем, либо ненавистным врагом любого ребенка по соседству. Поначалу он не понимал, какой эффект производят его действия на других, и многие говорили о нем не иначе как о «чертовски наглом соседском уродце». Проблема состояла просто в том, что он всегда знал то, о чем другие понятия не имели, и умел то, на что у других не хватало мастерства. И, как ни странно, он не вел себя высокомерно – но, впрочем, и не пытался принять вид ложной скромности.