оценках окружающего, что сам себе не рад будет. Он устанет от всего, будет пребывать в вечном одиночестве.

– Тебе-то самому одному не страшно? – спросил Том.

Старик усмехнулся, посмотрел в окно.

– Страшнее те посмертные мытарства, что меня ожидают. Я вот долго Бога просил: Господи, покажи мне моих родственников. И вот как-то стою в храме Всех Скорбящих Радость. И вдруг понимаю: вот они, вокруг меня! Дедушки, бабушки. Настоящие мои родственники! – Борис радостно засмеялся.

– А работать не пробовал? – Том понизил голос.

– Я в Оптиной полгода работал. Не смог больше. – Борис тяжело вздохнул. – Там же как в санатории! Кормят до отвала. Жизнь легкая. Как-то в крестный ход пошел. Ну что это за крестный ход? Вещи твои на машине везут. Пищу тебе готовят. Даже ложку не нужно поднимать: сами накладывают. Просто турпоход и санаторий. А мне один человек сказал: «Знаешь, почему дикие гуси летают, а домашние – нет? Потому что трехразовое питание не спасительно». Из-за этого я монастырей боюсь. Всё у них есть там, внутри. Был я как-то в Питере, в монастыре одном: у настоятеля – цветной телевизор! Я сам видел! Это же вообще губительно.

– Менты не цепляются?

– Менты тоже люди разные. Поймали меня как-то в Нижнем Тагиле, в отделение привели. Ночью один остался, в дежурке. А я ему говорю: отпусти меня, Христа ради. Он мне говорит: «Ты казах, а во Христа веруешь? А скажи-ка мне, за сколько Его распяли?» «За 30 сребреников» – говорю. «А вот и нет, – говорит, – бесплатно. Вначале Иуде 30 монет дали. А потом он их иудеям и вернул. Выходит, что бесплатно». А я дежурному и говорю: «Не то удивительно, что Иуда деньги вернул, а то, что их у него назад брать отказались. Ведь это их деньги-то! А это значит, иудеи с самого начала знали, что на грех идут. Знали, Кого на смерть обрекли, иначе бы от своих денег не отказывались. Вот в чем ужас!» «А ты богослов!» – говорит, и меня выпустил. Шел я тогда, и думал: какие все-таки удивительные люди у нас встречаются.

– А теперь куда? В Москву?

– Как совсем похолодает, – туда поеду, там зимой проще. А летом опасно. Я до Запорожья. Там монастырь женский есть. Накормят, Бог даст, – переночую. Если не пустят, посплю где-то на теплотрассе, под мостом. А там, может, в Сибирь подамся. В Сибири знаешь, какие люди! Справедливые. Любая машина зимой подберет, любому человеку помогут. Это закон. А здесь – попробуй сядь. Даже дальнобойщики не останавливаются. Такое холодное отношение.

Они проснулись в Запорожье, когда состав менял тепловоз, поблагодарили машиниста.

– Та нема за що, хлопчики, – отмахнулся тот. – Прыходьте ще.

Бомж попрощался с ними и медленно побрел к вокзалу.

– Борис! – Вдруг окликнул его Том.

– Чего? – Старик повернулся.

– А чего в твоей жизни было больше: доброго или злого?

Борис вздохнул, посмотрел куда-то в сторону.

– Добро добрее. Они ведь меня к Богу привели. Главное – простить их, не держать зла.

Он снова зашагал было к вокзалу, но вскоре повернулся:

– Держись неба, Георгий! И никогда в него не плюй, – все вернется, прямо на голову.

Он помахал им рукой, и пошел дальше.

– Так, – деловито проговорил Монгол, – тепловоз ушел, вагоны остались.

Проклятый ключ

В первом же вагоне дверь оказалась открытой.

– Везет нам. Проводника нет.

Они забрались в вагон, быстро проскочили мимо купе проводников. Дверь в него была приоткрыта, и Том мельком увидел в щель свисающую со второй полки руку в синем форменном кителе. Из купе дохнуло перегаром.

– Готов! – шепнул Том.

– Похоже, в дым, – кивнул Монгол. – Наверное, в Крыму начал.

Привычно забросив сумки на третью полку, они сели в конце вагона на свободные боковые места. Напротив, в обшарпанном купе сидели старик и молодая женщина с ребенком.

– Да что же это такое! – причитал старик. – С самой Феодосии туалеты никак не откроют. Проводник – в состоянии опьянения. Как говорится, в дрезину.

– Дед, а тебе в туалет надо? – подмигнул ему Монгол.

– А как же. – Дед аж подскочил на месте. – А то, знаете… После этих южных персиков и винограда… Наблюдается некоторое утомление организма.

– Пошли! – Монгол провел старика до туалета, оглянулся, быстро открыл дверь. – Если что – было открыто!

– Ага! Ага! – Дед исчез за дверью.

– А что, открыли? – В проеме появилась женщина с ребенком.

– В ручном режиме. – Монгол неопределенно повел рукой. Женщина кивнула, заняла очередь. Затем пришла бабушка с внуком. За ними стали два пацана. Монгол плюнул, вернулся к себе на место.

– Решил доброе дело сделать. Смотри, сколько народу спас. – Монгол похлопал себя по карману. – А ты его выкинуть хотел.

– А из тебя неплохой проводник получился! – засмеялся Том.

– Скорее полупроводник.

Вечер они встретили без приключений. Наконец, за окном мелькнули высокие арочные окна и колоннада с небольшой башенкой.

– Лозовая. – Том сверился с картой. – До Харькова пару часов. Остался последний отрезок до финального броска!

Они вышли в тамбур, закурили.

– Отлично идем.

– Не говори! Не идем, а летим!

– Доброе утро! – в тамбуре показался их проводник. В одной руке у него была бутылка пива, другой он пытался одернуть застегнутый не на те пуговицы китель. Подняв на них запухшее, но веселое лицо, он поправил лихо заломленную фуражку, и спросил:

– Есть шо?

– Нет.

– Ну нет так нет, – проводник пожал плечами, и уже открыл было дверь, но тут у Монгола непроизвольно вырвалось:

– Та вечер!

– Шо? – Проводник остановился.

– Вечер уже, а не утро. Лозовая за бортом.

– А, Лозовая. А вы где садились?

– Мы только сели, до Харькова.

– Брешете. – Проводник погрустнел. – По Лозовой у меня посадки нэма. Выходите.

– Слышь, нам тут пару часиков… Может, договоримся?

– А что у вас есть? – заинтересовался проводник, снова обдав их волной перегара.

Том долго рылся в сумке, надеясь, что поезд тронется. Но тот стоял как вкопанный.

– Пара бутербродов, – наконец сказал он.

– Пара чего? Выходите давайте! Все, все. Покатались! – проводник замахал руками.

Спрыгнув на платформу, они бегом рванули к началу состава, но в этот момент тепловоз свистнул и покатился вперед, быстро набирая ход.

– А ты прав был. Это у тебя ключ несчастливый. – Монгол подбросил его в руке и запустил куда-то вдаль, в пропахшие металлом железнодорожные сумерки. – Все. Теперь точно уедем.

И они направились в здание вокзала.

– Ладно, – бодрился Том. – Уже не Крым, совсем чуть-чуть осталось. Пешком дойти можно.

– Как-то доберемся. Все равно назад как-то ровнее катим, да?

Опытным взглядом окинув зал ожидания, они сразу подошли к высокому стенду с расписанием скорых.

– Елки, московский только