предков картотека есть. А я в партию вступил.

– В партию? – механически повторил Том.

– Причем в самую радикально отстойную, – с наслаждением говорил Серый. – Объединенные социал-демократы. На заседания, конечно, не хожу.

Том прислушался к себе. Раньше он посчитал бы Серого предателем, но теперь это странное известие не вызвало у него никакого отклика.

– А зачем?

– У них газета бесплатная. Газета, конечно, тоже отстой, зато сзади телепрограмма на неделю. Теперь хоть знать буду, что по ящику идет. Пока из партии не выгонят.

– По-панковски, – Егор вдруг встал, подошел к Серому, обнял его. – Спасибо тебе, что поддержал.

– Да что ты. Что ты, – пробормотал Серый. – По-любому надо было. Батя все-таки.

Том полез куда-то в шкаф и достал оттуда зачитанный до дыр, толстый розовый журнал.

– Вот, держи.

– КонтрКультура! – Серый не поверил своим глазам. – Навсегда? Не жалко? Ну спасибо. А вот это что? – Он показал на тяжелую черную книгу с коротким золотым словом.

Егор будто впервые увидел Библию. Он взял ее в руки, погладил матовую обложку.

– Да так. Сказки на ночь. Хорошие сказки, добрые. Только у бешеной собаки хозяина нет.

Он встал, криво ухмыльнулся, распахнул форточку. Не думая, не желая думать ни о чем, швырнул книгу в окно. Она вспорхнула страницами и полетела камнем в темную унылую пустоту.

– Егор! Что ты там делаешь? – В дверях стояла мама.

– Радикально. А если бы убил кого? – поддакнул Серый.

– Убил бы? Значит, – судьба.

– Егор! – повторила мама. – Иди сюда.

Том вышел из комнаты. Гости уже разошлись.

– Егор, помоги мне с посудой… Что-то ты совсем плохо выглядишь. Посмотри на себя в зеркало.

– Зачем, мам? Все зеркала врут.

– Что ты там выкинул?

– Библию?

– Зачем?

– Это сказки!

– Да, Егор. Когда-то люди за веру на смерть шли, а ты… Ты же совсем недавно говорил, что Христос примиряет всех, и… Так легко отказался. – Грустно сказала она. – Ну, пусть нас, стариков, всю нашу жизнь пропитывали диалектическим материализмом. Но вы же молодые, вам же проще… И ты… Ты же и мне в этом образцом был.

Он будто впервые увидел ее. Это было так неожиданно. Он никогда не слышал от нее ничего духовного, и вдруг… Она стояла перед ним – маленькая, сильная, уже стареющая, но по-прежнему на его стороне, готовая на все ради него. Ему вдруг стало нестерпимо жаль ее, оставленную мужем, и такую позабытую сыном. Комок подошел к его горлу, перекрыл кислород.

– Мам… – медленно сказал он. – Понимаешь… Я так верил, что он и ты… Что вы простите друг друга. Что снова будете вместе. И он… Тот старик в монастыре… Отец Никита. Он обещал мне, понимаешь? Что вы будете вместе, навсегда вместе! Обещал!

Мать обняла его.

– Дурачок ты мой маленький, Егоша. – Она не называла его так целую тысячу лет. – Ты же знаешь, что мне кроме него не был нужен никто. И никогда. Просто мы не смогли… Жить вместе. Он… Заболел. Сломался. Но ты же веришь, что Господь его починит? Ты же молишься? Или ты больше не будешь за него молиться?

– Я буду, мам.

– И я верю в это. Что буду с ним… Там. Ведь ты же сам говорил, что жизнь не кончается смертью. Разве не так?

Слезы хлынули из него. Они будто снова были втроем. Как когда-то в детстве, на поляне с незабудками. Навсегда молодые, радостные. Навсегда вместе.

– Дзи-ии-нь! Дзи-ии-нь! – зазвенел телефон.

– Междугородний. – Пожала плечами мать.

– Слушаю. – Егор вытер глаза, подошел к телефону.

– Привет. Не узнал?

– Узнал.

– Это Света.

– Я узнал, Света.

– Как дела у тебя?

– У меня все в порядке.

– Егор, у нас тут покупатель на дачу нашелся. Мне приехать нужно, а на даче… Сам понимаешь, – холодно. У тебя переночевать можно? Я только на одну ночь.

– Я… – Тут до него дошло. – Светка, Светочка, привет, дорогая. Как же я рад тебя слышать! Конечно приезжай! А этот… Славик твой? Он не против?

– А ты хочешь, чтобы я у него спросила?

– Нет.

Светка замолчала.

– Я с ним порвала.

Том лихорадочно искал слова в мигом опустевшей голове, боясь, что она положит трубку, и он больше никогда не услышит ее голоса.

– А… А как ты телефон узнала?

– В справочнике нашла. Мама вашу фамилию знает, а на улице Вечной Осени она такая одна… Ну так что?

– Приезжай, – прохрипел он в трубку.

– Ты не рад?

– Света, да ты что? То есть я не то хотел… Светочка, я очень рад. А ты… надолго?

– Посмотрим.

Он вдруг ощутил там, на другом конце провода, ее улыбку.

– Ну, до скорого.

– Пока…

Он еще долго слушал гудки, пока мать не вернула его к реальности.

– Кто это звонил? – спросила мама.

– Невеста. Или невестка. – Блаженно улыбаясь, он вышел в коридор. Начисто забыв про Серого, накинул на плечи куртку, кое-как завязал ботинки.

– Мам, ты не знаешь, когда Троица?

– Не знаю. Весной, кажется.

На улице подморозило. Свежий воздух ударил в лицо, развеяв пьяный угар вечера. Егор обошел дом, всматриваясь под ноги, пока не увидел на клумбе, в неровном свете фонаря, небольшой черный прямоугольник. Подобрал книгу, протер ее. Поцеловал, поднял мокрое от слез лицо к небу.

– Прости меня, Господи.

Облака рассеялись, и на дворе воцарилась холодная звездная ночь. Почти такая же загадочно-молчаливая, как тогда, на Демерджи. Только теперь над головой снова мерцал красненьким огоньком Орион, будто отцовский дом, – холодный, родной.

Примечания

1

Не кури! (цыган.).

2

Беспокойный.

3

Контрольно-следовая полоса.

4

Спасибо (абх.).

5

Да как… Известно как, – оружием (укр.).

6

Я говорю тебе, ты должен умереть! (англ.) – Искаженная цитата из песни группы The Doors «Alabama song». В оригинале: I tell you, we must die!

7

Грузинское ругательство, букв. «Это задница твоя говорит».

8

Это конец, мой прекрасный друг! – цитата из песни группы The Doors «The end».