мы, — сказал другой стрелок. — Посмотрите на угол. Она отвернулась от баррикад. Это был не один из наших, говорю вам.

Крики снизу. Выстрелы просвистели над их головами. Напуганные, они поспешили спуститься по лестнице в безопасное место башни.

Они собрались в подвале, нервно сгрудились, глаза метались вокруг, как у испуганных детей, которые только что сделали что-то очень непослушное. Это была первая гражданская жертва баррикад, и это было очень важно. Линия была прорвана.

— Все кончено, — произнесла профессор Крафт. — Это открытая война на английской земле. Все это должно закончиться.

Тогда разгорелась дискуссия.

— Но это не наша вина, — сказал Ибрагим.

— Им все равно, виноваты ли мы, — сказал Юсуф. — Мы начали это...

— Тогда мы сдаемся? — потребовала Мегхана. — После всего этого? Мы просто остановимся?

— Мы не остановимся, — сказал Робин. Сила его голоса ошеломила его. Он звучал откуда-то извне. Он звучал старше; он звучал как голос Гриффина. И, должно быть, он нашел отклик, потому что голоса затихли, и все лица повернулись к нему, испуганные, ожидающие, надеющиеся. — Вот когда наступает переломный момент. Это самое глупое, что они могли сделать. — Кровь стучала у него в ушах. — Раньше весь город был против нас, разве вы не видите? Но теперь армия все испортила. Они застрелили одного из горожан. Этого уже не вернуть. Думаешь, Оксфорд теперь поддержит армию?

— Если вы правы, — медленно произнесла профессор Крафт, — то ситуация станет намного хуже.

— Хорошо, — сказал Робин. — Пока баррикады держатся.

Виктория смотрела на него сузившимися глазами, и он знал, что она подозревает — что это совсем не тяготит его совесть, что он не так расстроен, как остальные.

Так почему бы не признать это? Ему не было стыдно. Он был прав. Эта девушка, кем бы она ни была, была символом; она доказывала, что у империи нет сдерживающих факторов, что империя готова на все, чтобы защитить себя. Давай, подумал он, сделай это снова, убей еще больше, окрась улицы в красный цвет своей кровью. Покажи им, кто ты есть. Покажите им, что их белая кожа их не спасет. Вот, наконец, непростительное преступление с явным виновником. Армия убила эту девушку. И если Оксфорд хотел отомстить, то у него был только один способ это сделать.

В ту ночь улицы Оксфорда взорвались настоящим насилием. Бои начались в дальнем конце города, в Иерихоне, где пролилась первая кровь, и постепенно распространялись по мере того, как возникали все новые и новые точки конфликта. Пушечная пальба была непрерывной. Весь город проснулся от криков и беспорядков, и Робин увидел на этих улицах больше людей, чем он когда-либо мог себе представить, живя в Оксфорде.

Ученые толпились у окон, выглядывая наружу между вспышками снайперского огня.

— Это безумие, — продолжала шептать профессор Крафт. — Абсолютное безумие.

Безумие было недостаточным, чтобы описать это, подумал Робин. Английский язык был недостаточен, чтобы описать все это. Его мысли обратились к старым китайским текстам, к идиомам, которые они использовали для описания краха и смены династий. 天翻地覆; tiānfāndìfù. Небеса упали, и земля рухнула сама на себя. Мир перевернулся с ног на голову. Британия проливала свою кровь, Британия вырывала свою плоть, и ничто после этого не могло вернуться к прежнему состоянию.

В полночь Абель вызвал Робина в холл.

— Все кончено, — сказал он. Мы приближаемся к концу пути.

— Что вы имеете в виду? — спросил Робин. — Это хорошо для нас — они спровоцировали весь город, не так ли?

— Это ненадолго, — сказал Авель. — Они сейчас злы, но они не солдаты. У них нет выносливости. Я уже видел это раньше. К началу ночи они начнут разбредаться по домам. И я только что получил сообщение из армии, что на рассвете они начнут стрелять по тем, кто еще там.

— Но как же баррикады? — в отчаянии спросил Робин. — Они все еще стоят...

— Мы дошли до последнего круга барьеров. Хай-стрит — это все, что у нас есть. Больше нет притворства цивилизованности. Они прорвутся; вопрос не в том, если, а в том, когда. Дело в том, что мы — гражданское восстание, а они — обученный, вооруженный батальон с подкреплением в запасе. Если история свидетельствует об этом, если это действительно станет битвой, то мы будем разбиты. Мы не хотим повторения Питерлоо».[27] —Абель вздохнул. — Иллюзия сдержанности может длиться так долго. Надеюсь, мы выиграли время.

— Полагаю, они были рады открыть по вам огонь, в конце концов, — сказал Робин.

Абель бросил на него горестный взгляд.

— Полагаю, не очень приятно быть правым.

Ну что ж. Робин почувствовал, как в нем закипает разочарование, но заставил себя сдержаться; было несправедливо винить Абеля в этих событиях, как и просить его остаться, когда все, что ему грозит, это почти верная смерть или арест.

— Спасибо, я полагаю. Спасибо за все.

— Подождите, — сказал Абель. — Я пришел не только для того, чтобы объявить, что мы вас бросаем.

Робин пожал плечами. Он старался не показаться обиженным.

— Все закончится очень быстро без этих баррикад.

— Я говорю вам, что это ваш шанс выбраться. Мы начнем переправлять людей до того, как стрельба станет по-настоящему жестокой. Несколько из нас останутся защищать баррикады, и это отвлечет их достаточно, чтобы вывести остальных, по крайней мере, в Котсуолдс.

— Нет, — сказал Робин. — Нет, спасибо, но мы не можем. Мы останемся в башне.

Абель приподнял бровь.

— Все вы?

Что он имел в виду: Ты можешь принять такое решение? Ты можешь сказать мне, что все там хотят умереть? И он был прав, когда спрашивал, потому что нет, Робин не мог говорить за всех семерых оставшихся ученых; на самом деле, понял он, он понятия не имел, что они решат делать дальше.

— Я спрошу, — сказал он, укоряя себя. — Как долго?

— В течение часа, — сказал Авель. — Если сможешь, то раньше. Я бы не хотел задерживаться.

Робин на мгновение успокоился, прежде чем вернуться наверх. Он не знал, как сказать им, что это конец. Его лицо все время грозило рассыпаться, показать испуганного мальчика, скрывающегося за призраком своего старшего брата. Он привлек всех этих людей к этой последней битве; он не мог вынести их лиц, когда сказал им, что все