– Я арестую вас, – сказал Тайборо. – Вы нарушаете все мыслимые…

– Вы живете в своем призрачном мире, – спокойно сказал Кастер. – Я отказываюсь угрожать вам, но я буду защищаться от любых попыток унизить или уничтожить меня. Если я не смогу защититься сам, то меня защитят мои друзья. Ни один человек, понимающий, что представляет собой это устройство, уже никогда не позволит лишить себя человеческого достоинства.

Кастер помолчал, давая всем возможность осознать то, что он сказал.

– И не извращайте мои слова, не пытайтесь представить их как угрозу. Отказ от угроз в адрес братьев-людей – это абсолютное требование, начиная с того дня, когда это случилось.

– Вы ничего не измените, ничего не добьетесь! – вспылил Тайборо. – Если один человек станет могущественным благодаря этому устройству, то сто человек окажутся…

– Давайте не будем оскорблять друг друга. Я прошу у вас прощения, сенатор, – сказал Кастер. – Я искренне считаю вас умным человеком и прошу вас, не спеша и не жалея труда, подумать об этом устройстве. Использование энергии уже не является решающим фактором, потому что один человек теперь так же могущественен, как миллион. Ограничение, более того, самоограничение теперь становится ключевым условием выживания. Каждый из нас отныне зависит от доброй воли соседа. Каждый из нас, сенатор, человек во дворце и человек в хижине. Нам лучше сделать все, от нас зависящее, чтобы в мире стало больше доброй воли, – мы не должны ее покупать, мы просто должны признать, что человеческое достоинство есть неотчуждаемое право…

– Не надо проповедей, коммунистический изменник! – хрипло прокричал Тайборо. – Вы живой экземпляр…

– Сенатор!

Это выкрикнул один из операторов в левом углу зала.

– Прекратите оскорблять мистера Кастера и выслушайте его, – многозначительно произнес оператор.

– Узнайте имя этого человека, – бросил Тайборо помощнику. – Если он…

– Я электротехник, сенатор, – сказал человек, – и теперь вы не можете мне угрожать.

* * *

Кастер улыбнулся и посмотрел в глаза Тайборо.

– Революция начинается, – сказал Кастер. Он взмахнул рукой, увидев, что Тайборо собирается уйти. – Посидите с нами, сенатор.

Уоллес, видя, что сенатор подчинился, понял, что баланс сил в зале изменился.

– Идеи витают в воздухе, – продолжал говорить Кастер. – Настало время развития. Эта вещь существует. Прядильный станок тоже появился, потому что пришло его время. Он родился из идей, которые возникли задолго до станка.

– А теперь настало время лазера? – спросил Тайборо.

– Да, он должен был явиться в мир, – ответил Кастер. – Но число людей в мире, которые охвачены ненавистью, недовольством и жаждой насилия, растет с ужасающей скоростью. Кроме того, есть вполне реальная угроза того, что оружие это может попасть в руки всего лишь одной группы или одной страны… – Кастер пожал плечами. – Это слишком большая мощь, которую можно доверить одному человеку, полагаясь на его мудрость. Я не мог откладывать дальше. Именно поэтому я сообщаю об этой вещи, сообщаю широко, насколько могу.

Тайборо откинулся на спинку стула, положил руки на колени. Он был бледен, на лбу выступили капли пота.

– Мы этого не сделаем.

– Надеюсь, вы ошибаетесь, сенатор, – произнес Кастер. – Но одно я знаю наверняка. Завтра у нас было бы на это меньше шансов, чем сегодня.

Стоял чудный осенний вечер, и доктор Валерик Сабантос, сидя за длинным столом в полуподвальной аудитории Мид-Холла, размышлял о том, как газеты, радио и телевидение будут освещать завтра эту необычную для данного времени года погоду. Наверняка будет написано и сказано много слов о милости стихий и улыбке природы, которые сделали ночную трагедию еще более страшной.

Сабантос был мал ростом, толст, а на голове носил копну буйных черных волос, казалось, никогда не знавших расчески. Застывшее на его лице выражение детской невинности неизменно вводило в заблуждение его собеседников – до той минуты, когда их взгляд встречался с тяжелым взглядом его глубоко посаженных темно-карих глаз или когда они слышали от него очередную грубую издевательскую остроту.

За длинным столом сидели четырнадцать человек – девять студентов и пять преподавателей. Во главе стола, на председательском месте восседал профессор Джошуа Лэчли.

– Теперь, когда мы все собрались здесь, – заговорил Лэчли, – я могу сообщить вам о цели нашей встречи. Мы столкнулись с необходимостью принять страшное решение. Мы… э-э…

Лэчли умолк и пожевал нижнюю губу. Он превосходно понимал, какое впечатление производит на сидящих за столом людей – высокий, нескладный лысый человек в очках с толстыми стеклами, постоянно, как щитом, прикрывающийся извиняющимся выражением лица. Сегодня он особенно остро сознавал, что такая наружность была лишь маскировкой. Кто бы мог подумать – разумеется, за исключением Сабантоса, – какая дерзость скрывается за внешней невинностью этого академического собрания?

– Не тяни резину, Джош, они пугаются неопределенности, – произнес Сабантос.

– Да… э-э, да-да, – снова заговорил Лэчли. – Мы с доктором Сабантосом решили сегодня продемонстрировать некоторые наши результаты, но сначала хотим посвятить вас в подробности и подоплеку проведенного эксперимента, а для этого нам придется совершить небольшой исторический экскурс.

Сабантос, недоумевая, что могло с самого начала отвлечь Лэчли, окинул взглядом стол. Да, присутствуют не все. Отсутствовал доктор Ричард Мармон.

«Не заподозрил ли он неладное и скрылся?» – подумал Сабантос. Наверное, Лэчли на самом деле просто тянет время, ожидая, когда Мармона найдут и водворят за стол.

Лэчли задумчиво почесал сияющую лысину. У него не было ни малейшего желания сидеть в этой аудитории и за этим столом. Но дело должно быть сделано. Было девять вечера; в это время в кампусе наступала тишина, а сам Лэчли любил прогуляться к прудам, послушать кваканье лягушек и воркование парочек, подумать об этимологии…

Он вдруг услышал нарочитый кашель и шепот присутствующих и понял, что несколько отвлекся. Лэчли знал, что склонен отвлекаться, как знали об этом и все коллеги и студенты. Он откашлялся, чтобы прочистить горло. «Куда запропастился этот чертов Мармон? Не могут они, что ли, его найти?»

– Как вам известно, – заговорил Лэчли, – мы не особенно старались скрыть результаты нашего исследования, хотя и пытались пресекать всяческие спекуляции и широкое обсуждение. Нашей целью было проведение тщательных испытаний до публикации результатов и выводов. Но слухи распространяются – это неизбежно – и иногда преподносят эти самые результаты в весьма истерическом и искаженном виде.

– Коллега Лэчли хочет сказать, – перебил его Сабантос, – что керосин уже плеснули в огонь.

На лицах изнывавших от скуки студентов появилось некоторое любопытство. У старого профессора Инктона начался приступ судорожного кашля.