фильм «Портрет неизвестного солдата». Ибо имя им легион и подвиг их бессмертен. Снял 96 часов материала в России и разных странах.

Сил становилось все меньше. На плечах был Фонд, который не удавалось отодвинуть в сторону ради картины, его дела все время отвлекали от монтажа.

Однажды мы на два дня прилетели в Берлин. Киноклуб пригласил на встречу по поводу показа «Чучела» немецкой аудитории. Когда мы вернулись на ночлег, он открыл ноутбук и через десять минут сказал: «Хочешь, прочту стихотворение?» – «Хочу».

Последние строчки этого трагического стихотворения были:

В собственной жизни живу как высланный.

Силы нужны для жизни бессмысленной!

Я взмолилась: «Брось все. Уедем, напишешь все, что задумал. Займись только своим творчеством». Не уехал. Не бросил. Не написал. Не успел.

Очень трудно стало писать от руки. Так привык к компьютеру, что мысль за рукой не поспевает. У самой мысли уже другой ритм. И очень, очень жаль, что со всеми своими делами и делишками забросил тетради, не писал стихов, не отдыхал по вечерам душой и не собирался с мыслями.

Жуткий период в моей жизни: огромные усилия, непрерывная работа и творческий простой. Ад. В том мире, в который я окунулся, – сплошные мертвые души. Как у Форда: «Эти люди давно умерли, а то, что не было похоронной процессии, – пустая формальность».

Да и вообще… Что-то случилось с людьми. Хотя «случилось» – слово неподходящее.

Очень страшно, что все новое адаптирует в себе старое: точнее, старое адаптируется в новом, а новое не настолько ново, чтобы отторгать старое, оно само адаптирует старое в себе. Ничего не меняется. Был Сталин, он был центром всего. Так проще, но это плутовство, и «Огонек» плутует, плутуют и «Московские новости». Это опять полуправда – она хуже лжи, ибо выдает себя за долгожданную правду, за мессианство. В чем же правда? А в том, что история не ошибается. Думать об ошибке истории – все равно что назвать ошибкой бурю и другую стихию. Ах, если бы не Сталин, да? Сталинизм неразделим с историей России, а точнее, с историей российской бюрократии. Возможно, в эпоху реакции 1907–1911 годов жандармерия слишком много провокаторов запустила в партию. (Не из них ли Берия?) Но не в этом дело. Слишком много аналогий можно провести меж нашими и салтыково-щедринскими делами. Я истоки находил и в древних русских сказках: «Стоят два черта с пушками на плечах», – тут отношение к казенной службе.

Размышлениям этим много лет, всего не напишешь, но продолжу о лукавстве нынешнего времени: пока мы говорим только СТАЛИН (его приближенные – это одно имя), мы говорим ОНИ, мы не приблизимся к истине, пока не скажем МЫ – только тут начинаются подлинность и истина. Я хотел бы в «Огоньке» увидеть, наконец, списки доносчиков, вынужденных и особенно добровольных, былых и нынешних, тех, кто изнутри человеческой корысти и черной души лелеял сталинизм. Я бы хотел прямых аналогий убийства Николая (которого народ до 17-го года назвал Кровавым, как Ивана – Грозным) с убийством Чаушеску, я хотел бы найти непротивопоставление сталинизма царизму и царской аристократии, царской бюрократической машине. Отмена крепостного права в 1861 году вернулась в начале 1918 года, продразверстка – то же крепостное право, паспортная система – еще один Юрьев день. Его отмена, политизация у нас приветствуется, и это чудовищно… Ведь после русской просветительской мысли смешно говорить о программе французских просветителей с их идеей искусственного переустройства общества. Наглость общественных идей невероятна. В Европе революции шли на другом уровне культуры и поколений, ином расстоянии от крепостничества, на созревании демократии как уровне культуры. «Драматичность» российской истории не нова, а стара; 1917 год не начало, а продолжение. (Но об этом тоже позже – заносит!) Я вернусь к дню сегодняшнему, к его лукавству и от слова «лукавый» и от его неслучайной мистической связи с именем одного из Евангелистов.

Лукавство времени в том, что старый сталинист – уже мамонт. Человек хрущево-брежневского времени – основной тип современного человека. В нем действительно черт и его козни. Сатана вылез наружу и исчезает, «смердя впустую». Кто он супротив живых мертвецов?

Демократия? Кто демократ? Ответ непрост! Мы хотим демократии как глотка воды в пустыне, но мы недемократичны до безумия; мы хотим верить, но не умеем; мы хотим любить, но неспособны на это; мы хотим общения, но слышим только себя; мы хотим действовать, но для нас сегодня это скорее только – бить, уничтожать; мы хотим коммерции, но не понимаем ее без воровства.

Демократия по инициативе? Вот уж идиотизм. Мы демократизируемся уже за пределом необходимости. Но отставание в культуре (особенно в республиках) меня лично приводит к самому серьезному ощущению конца.

(Очень плохо записываю – мысли лезут толпой, задние оказываются впереди, а в воротах пробка: очень много всего накопилось, да еще отвык писать рукой!)

…Да. Мы – люди, немобилизованные в нравственном смысле, мы остаемся людьми компаний, фальсификаций, людьми агрессивного и репрессивного мышления – мы остаемся сталинистами в борьбе со сталинщиной. Это все тот же шварцевский дракон, победить которого можно, только самому став драконом. Борясь со сталинизмом, мы продолжаем его, нарядившись в гласность, как в демократические одежды, и не замечаем, как гласность на наших глазах превращается в донос, клевету, все в те же наши проявления групповых интересов; демократия превращается в отвратительную стихию, как игра на новых (старых) лозунгах укрепляет еще и еще раз позицию бюрократии.

Как Досталь стал моим хозяином? Сизов мне хозяином не был, и Ермаш не был, хозяина не было – мы все были служащими. С какого пятерика я должен зависеть от Досталя? Или от Рыбина?

Надо руководителей принимать на контрактных условиях. Платить им процентную зарплату с прибыли (в искусстве – с коррекцией) – вот тогда руководитель не станет вдруг хозяином того, что ему никогда не принадлежало, хозяином оставшихся в коллективе, он будет служащим. Вот уж побегаем мы за директорами! Мы и сегодня за ними бегаем – нет толковых, перевелся народ – воспитать надо. Я, например, за то, чтобы Досталь получал хоть 100 тысяч рублей, хоть 200 тысяч в год, но он не может организовывать коллектив (он же будет народные деньги перемывать в кооперативную собственность).

Что есть наш дефицит? Это форма коммерции? Это так развивается наш рынок? Кто же его создает? Да, госпосредник (представляющий как бы интересы государства, а на деле – свои). Вот почему государственный служащий. Кто