На протяжении веков в общественном сознании доминировало патриархатное представление, согласно которому в силу якобы ограниченных способностей, заложенных природой, главное и единственное предназначение женщины состоит в том, чтобы производить на свет детей, быть верной помощницей мужу и хранительницей домашнего очага. В первой половине XIX в. это мнение и сопутствовавшее ему разделение труда оставались практически непоколебленными. В тех социальных слоях, где благосостояние держалось трудом членов семьи, считалось само собой разумеющейся обязанностью жены помогать мужу в работе, а сверх того выполнять традиционные для того времени женские работы – прясть, ткать, белить полотно, шить одежду, вязать, стирать, печь хлеб, готовить пищу, делать мыло и свечи и отвечать за множество других домашних дел и, разумеется, присматривать за детьми.

В феодально-аристократических или богатых буржуазных слоях общества женщина от домашнего труда освобождалась. Ее главным назначением было продолжать род, а дополнительной функцией – украшать собой дом мужа, поддерживать престиж семьи, традиции и нравственные ценности, которые признавались значимыми. Следствием этого был праздный образ жизни, а если женщина и играла какую-то роль в экономической или хозяйственной сфере, то опосредованно, через мужчину – отца, мужа, любовника. Профессиональная работа была для женщин практически недоступна. Общественная деятельность оставалась исключительно мужским занятием. В салонах высшего общества в присутствии женщин даже не обсуждались политические проблемы. Жизнь женщин из высшего и среднего классов в европейских стран была ограничена частной семейной сферой. Однако и в домашних делах женщина не была самостоятельной. В буржуазных семьях муж контролировал расходы, выдавая жене деньги на насущные нужды. Таким образом, водораздел между частным и общественным, женщинами и мужчинами, семьей и профессиональной жизнью становился все более очерченным.

Развернувшаяся в XIX в. модернизация Европы принесла перемены, определявшиеся не только завершением промышленной и аграрной революций, демократизацией общественной и политической жизни, но и новым стилем повседневной жизни мужчин и женщин. Перемены раньше других затронули женщин из семей, зарабатывавших на жизнь собственным физическим трудом. Индустриализация открыла для них новые возможности. Внедрение машинной техники в ходе промышленной революции упростило производственные операции, свело трудовые функции к выполнению сравнительно простых приемов и допускало использование элементарно обученных, малоквалифицированных работников. К тому же применение паровых двигателей требовало меньше физической силы для обслуживания станков, особенно в текстильной промышленности, а это позволяло заменять мужчин женщинами. На производстве дешевый женский и детский труд стал повсеместным и широко распространенным явлением. Во Франции в 1838 г. женщины составляли 56–57 % персонала текстильной промышленности, в 1847 г. – 24,1 % персонала мастерских с числом работавших в каждой из них более 10 человек. Среди фабричных рабочих Великобритании в 1839 г. женщин насчитывалось 57,7 %. Даже в государствах Германии, где промышленная революция проходила позже, в 1848 г. количество фабричных и ремесленных рабочих-женщин достигало 18 %.

В США рабочая сила текстильных фабрик почти с самого начала промышленной революции состояла преимущественно из молодых женщин (65 тыс. из 100 тыс. в 1822 г.). Женщины-работницы преобладали на предприятиях по производству обуви, пуговиц и перчаток; они были широко представлены в отраслях, не ассоциировавшихся раньше с традиционными женскими работами – в высокомеханизированной обувной промышленности, изготовлении сигар и переплетном деле. Число таких отраслей постоянно возрастало. Судя по переписи 1900 г., в США на каждую тысячу занятых приходилось: в белошвейном производстве – 994 женщины, в производстве предметов моды – 980, в швейной промышленности – 968, на трикотажных фабриках – 728 работниц, а в целом во всех отраслях общественного производства женщины составляли 18,8 % от общего количества работавших.

Многие общественные деятели и публицисты XIX в. расценивали участие женщин в промышленном производстве в негативном свете в связи с изнурительным характером труда, дискриминированным сравнительно с мужчинами материальным положением, отвлечением от семейных обязанностей. При всей обоснованности оценки статуса работниц как дискриминированного, сами женщины не драматизировали свое положение в фабричном мире. И действительно, с чем сталкивалась женщина, работая на ферме или в крестьянском хозяйстве? На крестьянку ложились заботы о коровах, молодняке, свиньях, домашней птице, огороде, выращивании корнеплодов, мака и льна, приготовлении пищи, выпечке хлеба, переработке молока в масло и сыр, консервировании мяса, плодов и капусты, варке обеда и стирке белья. Женщины выполняли тяжелейшие физические работы. В Финляндии пахота и посев были занятием женщин, тогда как мужчины занимались лесным хозяйством, рыбной ловлей и охотой. Но имели место случаи, когда и женщины работали на лесоповале и заменяли одного из мужчин при распилке деревьев ручной пилой. О ситуации в Тироле середины XIX в. сообщается: «Но тяжелейшей работой всегда остается переноска сена. Мужчины переносят охапки весом от 120 до 150, а женщины от 50 до 80 фунтов по горным склонам, то круто поднимающимся вверх, то резко опускающимся вниз… Как правило, весь урожай переносится на спине. Этот тяжелый труд изменяет фигуру женщин, делая ее придавленной и раздавшейся»[266].

Были ли основания опасаться тяжелых фабричных условий привычным к тяготам крестьянской жизни женщинам? В сопоставлении с работой, которую дочери фермеров и крестьян выполняли дома, фабричный труд, на первый взгляд, хорошо оплачивался и сулил лучшие возможности. В работе на фабриках все больше стали видеть не только способ оказания помощи семье, но и средство личного самоутверждения. Появившаяся благодаря индустриализации возможность работать вне дома ослабила зависимость женщины от отца или мужа. «Фабричная девушка» из Массачусетса (США) Люси Энн выразила этот новый взгляд на смысл своей работы с полной определенностью: «Я скопила денег на образование, и разве я не имею права на это? Или я должна отправиться домой и, как примерная девочка, отдать деньги отцу в руки, а значит, распрощаться с моими кровными сбережениями?»[267] Обобщая сложившуюся ситуацию, английский историк Дж. Тревельян замечал: «Женщины, которые шли работать на фабрики, хотя и теряли некоторые ценные преимущества своей прежней жизни, зато обретали независимость. Деньги, которые они зарабатывали, были их собственными. Фабричная работница занимала определенное экономическое положение, которое с течением времени стало возбуждать зависть других женщин»[268]. Другими словами, экономическая независимость приносила женщине освобождение от диктата семьи.