— Конечно, — согласилась дартанка.

Верена снова напряглась, после чего начала дико подскакивать на кровати, словно вытащенная из воды рыба. Глаза ее налились кровью.

— Я тебе верю, Ленея, — сказала Арма, отводя взгляд от наместницы. — Я мало что знаю об этой гадости. Слышала столько же, сколько и все. Или немногим больше.

— Иногда и мне так хотелось, — с легкой улыбкой сказала Ленея. — Я мало о чем узнала случайно. Почти всему меня научили. Языкам, пению и математике… Я должна знать обо всем понемногу. Это входит в цену. — Она снова улыбнулась.

— Тебе от этого плохо, Ленея? — спросила Арма. — Я как-то никогда об этом не думала… Каково это — быть Жемчужиной Дома?

Дартанка пожала плечами.

— Глупый вопрос, ваше благородие? — спросила она с явной иронией.

— Наверное, да, — согласилась блондинка.

Она протянула руку и неожиданно заботливо дотронулась до мокрого лба наместницы, но тотчас же отдернула руку, словно стыдясь проявленной слабости.

— Мне кажется… — начала Ленея.

Арма предупреждающе подняла руку. Обе застыли неподвижно, прислушиваясь к неожиданному шуму, доносившемуся со стороны передней.

— Рамез! — чуть побледнев, сказала Арма.

— Князь, — подтвердила дартанка. — Нет, госпожа, — возразила она, видя, что громбелардка направляется к выходу из комнаты. — Разговаривать буду я. Ты не должна попадаться князю на глаза. Сядь где-нибудь в стороне, так, как будто тебя вообще нет.

Сказав это, она поспешно вышла из спальни и тотчас же наткнулась на Норвина и Рамеза.

— Ваше высочество, остановитесь! — решительно потребовала она. — Сперва…

Она закрыла дверь, ведущую в спальню, и об остальных словах Арме пришлось лишь догадываться. Потом до нее стали доноситься обрывки разговора, более или менее искаженные. Как Ленея, так и Норвин или, наконец, сам князь явно ходили по комнате, поэтому она иногда не слышала почти ничего, иногда же — больше и достаточно четко. В какой-то момент все трое начали говорить одновременно, все больше возбуждаясь, пока не послышался гневный возглас дартанки:

— Говорю тебе, что нет!

После чего раздалось нечто вроде удивленного возгласа.

— Ты позволила себе… — Это был голос Рамеза.

— Позволила! Норвин, выйди отсюда! Выйди!!! А ты куда, господин?!

Арма вытаращила глаза и прикрыла рот рукой. Жемчужина Дома явно кричала на князя Рамеза!

Хлопнула дверь. Князь и служанка остались наедине.

Разговор стал тише, и Арма снова не могла разобрать отдельных слов, узнавая лишь голоса. В соседней комнате явно произошла некая странная смена ролей: женщина говорила быстро, решительным, если не вообще приказным тоном. Мужчина отзывался реже, похоже, что-то объясняя и предлагая. В какой-то момент он, видимо, потерял терпение и крикнул:

— Хватит! В самом деле, хватит! Ты не смеешь так со мной говорить…

— Смею! — рявкнула дартанка. — Я говорю от имени своей госпожи, и ты ничего не можешь сделать, князь! Я вещь, которая не тебе принадлежит!

В этих двух фразах содержалось все — и Арма вдруг поняла, сколь глупым, по существу, был ее вопрос: «Каково это — быть Жемчужиной?» Именно так.

— Именно так… — прошептала она.

Арма вспомнила вдруг о связанной, с кляпом во рту Верене и быстро посмотрела на нее. Наместница лежала спокойно. Она тяжело дышала, и видно было, что она все еще страдает. Но — она тоже слушала.

— Ваше высокоблагородие… прошу прощения… — сказала громбелардка.

Она сама не до конца понимала, за что, собственно, просит прощения. Пожалуй, за то, что вынуждена была как-то укрыться. Все было так, как сказала Ленея: князь Рамез не имел над ней никакой власти, ибо она была только Жемчужиной Дома. Драгоценностью. Вещью, принадлежащей кому-то другому. Но Арма не была Жемчужиной. Его высочество не должен был узнать, что она слышала сквозь дверь такой разговор.

В справедливости подобного решения ее убедил легкий стук в дверь: два… и один… два… и один… Опершись о косяк, служанка словно мимоходом барабанила по двери пальцами, но Арма уже знала эту женщину достаточно хорошо, чтобы понять. «Уходи!» — стучала ей Жемчужина.

Дверь открывалась внутрь. Арма встала так, чтобы дверь заслонила ее от взгляда входящего. Разговор в комнате рядом подходил к концу. Никто уже не кричал.

Дверь открылась, и первой вошла дартанка, встав так, чтобы дополнительно заслонить Арму. Она догадывалась, где та сейчас! Представитель направился прямо к кровати, а Ленея чуть отодвинулась, пропустив громбелардку, и тотчас же закрыла дверь, даже не взглянув на Арму.

Опершись о стену, Арма облегченно вздохнула.

«Нет, ради Шерни…» — подумала она.

Она направилась к выходу.

«Нет, ради Шерни… И я ее еще спрашивала, хорошо ли быть Жемчужиной Дома…»

Норвин, сидевший в передней на скамеечке стражника, тотчас же вскочил.

— И?.. — спросил он.

Она скривила губы и чуть пожала плечами.

— Если и у императора такая же, это означает, что империей правят служанки, — сказала она.

Он поднял брови, но мгновение спустя понял.

Князь оставался рядом с первой наместницей до момента, когда наступило предсказанное Ленеей кратковременное улучшение. Присутствие Рамеза явно принесло больной облегчение, однако нормальный разговор еще был не вполне возможен. Верена не в силах была сосредоточиться на чем-либо, что не было маленьким, круглым и не имело горько-обжигающего вкуса шехареи. Освобожденная от пут и кляпа, она видела и слышала Рамеза, хотела с ним говорить — но попросту не могла. В какой-то момент она вскочила и попыталась бежать. Князь не ожидал чего-то подобного, но Жемчужина Дома — вполне… Перехватив наместницу у двери, она оказалась исцарапана и искусана до крови, прежде чем князь Рамез преодолел шок от увиденного. Общими усилиями они затащили Верену обратно на кровать. Та выла от отчаяния и ярости. С ужасом и болью князь вынужден был признать правоту Жемчужины Дома: если весь Громбелард, а затем и вся империя не должны были узнать, что сделала с собой дочь императора, — без веревки и кляпа было не обойтись.

Настоящее облегчение пришло ближе к утру. Верена вполне владела собой, и они с Рамезом смогли наконец поговорить.

Жемчужина ждала в комнате рядом. Вскоре ее послали за печатями и письменным прибором. Она писала под диктовку — одни документы на армектанском, другие по-громбелардски, некоторые — на обоих языках.

Потом вызвали Норвина — он должен был немедленно привести его высокоблагородие второго наместника судьи и командира прибывших из Армекта лучников. Зная, сколь мало у него времени, верный офицер бегом помчался исполнять приказ — толкнул несколько человек, кого-то даже сбил с ног, а на лестнице перепрыгивал через три ступеньки; лишь в приемной наместника он замедлил шаг и успокоил дыхание, чтобы войти как ни в чем не бывало.