с тебя выну и свиньям кину! Святой Ананий поможет в том, – ткнул в сторону человека в борчатке.

У Фили даже зарябило в глазах: в моленной святой Ананий! Шутка ли! Не в рубище пустынника или окутанный в облако, каким его видели будто старухи, а в черной борчатке с перехватом у пояса, и голова черная; волосы на голове не длинные, как у святых на иконах. Но ведь сказано же – святой Ананий!

– Осподи помилуй! – перекрестился Филя.

– Не помилует Господь, не помилует! – гремел родитель, попранный из собственного дома. – Нету милости еретику, какой веру отрыгнул, и мякиной брюхо набил себе, и возрадовался, яко собака, или того хуже, и ко Анчихристу во хвостатое войско переметнулся! Не будет тебе спасения – геенна будет, геенна!

– Тятенька, тятенька… – пятился Филя, готовый кинуться вон из моленной. – Меланья – баба моя, а ты – родитель – экое паскудство учинил, экое! Не от Бога то! Не от Бога! Не веру я попрал, а паскудство. Срам-то экий!

– Срам, гришь? Паскудство?

Филя бежал бы, если б вдруг не раздался громкий голос святого Анания:

– Пусть будет мир в доме сем, Господи! И пусть сын почитает отца, яко праведника Господнего, и благодать будет, и радость будет. Аминь!

Филя таращился на его черный затылок, и ноги будто и в самом деле мякинными стали.

– На колени, паскудник! – рыкнул отец, и сам опустился на колени.

– Дык… дык… Осподи! – бормотал Филя, размашисто крестясь и отвешивая поклоны.

Святой Ананий протянул руку к иконам:

– В горницей сей, Господи, три тела, шесть рук, три головы, три души. Да будет прозренье на три души, на три головы, на три тела! Аминь!

Такую молитву Филимон Прокопьевич впервые слышал и разумел ее, принимая. Это совсем не то, что он заучил на старославянском от батюшки, не понимая ни слов, ни смысла.

– Время настало смутное, тяжкое, – продолжал святой Ананий хрипловатым, простуженным голосом. – Разор и погибель будет, Господи, если люди Твоя не подымутся на Анчихриста, какой сошел на землю со звездой во лбу. И голод, и холод, и мор будет. Был хлеб – не будет хлеба. Придут злодеи нечистого – возьмут хлеб, скотину и животину, бабу и дите попрут, потопчут и пир Сатаны устроят.

– Истинно так! – подхватил Прокопий Веденеевич.

– Кто слаб в вере – погибнет, кто слаб духом – погибнет. И не станет на земле ни людей, ни птиц, ни жита.

– Помилуй нас, Господи! – затянул старик.

– Да будет вам прозрение в моленной сей, и радость потом будет, и веселье, жито и скотина! Говорю вам, – пророчествовал святой Ананий, – сын познает отца, и поклон отдаст отцу, и отец станет праведником, и сын сыном праведника. И будет две радости на две души. Знайте! Сошел на землю зверь с семью головами и десятью у десять рогами. Пасть у него, как у льва, ноги у него, как у медведя, и дал ему дракон силу и престол свой и великую власть. И открыл зверь пасть для хулы на Бога и живущих на небеси. Кто имеет ухо, да слышит…

Филя, понятно, имел ухо, хоть и туговатое, но все же ухо.

– Кто имеет ум, тот сочти число зверя: ибо это число человеческое. Число его – шестьсот шестьдесят шесть!

Филимон Прокопьевич знал Апокалипсис Иоанна и потому не очень испугался. Страшным зверем тятенька пугал Филю сызмальства и всех сирых и немощных духом, кто приходил на моленья.

– И скажу вам, – продолжал святой Ананий, – будет день, и ночь будет. И станут два праведника, две души осиянные, и зрить будут, как зверь, какой сошел на землю, будет кинут в смрадное озеро, в кипящую серу горючу. И дым пойдет от озера. И скажу вам: спасенье ваше во крепости тополевой, яко праведной, какую вынесли отцы наши, деды наши из земли Поморской.

Филя напрягся, как мерин, вытягивающий тяжелый воз на крутую гору. Сказано-то кем – святым Ананием! Тополевый толк – праведный, богоугодный, а он не раз усомнился в том. «Осподи, помилуй мя, грешного!»

– И сказано пророками, – вещал святой Ананий, – живущие во тополевом толке угодны Господу Богу, и радость им от века! Жена, какая входит в дом, в жены к сыну хозяина дома, пусть станет женою два раза: духовнику, какой веру правит и молитву Спасителю возносит, и сыну, который веру блюдет и на поклон людей в дом отца своего ведет. И родит жена в доме сем праведника, и станет имя праведника Диомид, что означает: воссиянный пред престолом Творца нашего!

– Воссиянный! Воссиянный! – радостно затянул Прокопий Веденеевич. – Молись, молись, нетопырь. Слово Господне слышишь!

Филя-нетопырь молился, но с некоторой оглядкой…

VI

Было нечто таинственное и страшное в этой полуночной тайной вечере в моленной горнице.

Трепетно мерцали свечи, оплывая сосульками; угрюмо и неподвижно взирали на молящихся лики святых угодников с древних икон; за стенами дома трещал мороз, а они, трое, молились, молились, и святой Ананий рек слово Господне.

– Вопрошаю, – поднял руки к иконам святой Ананий, – родилось ли чадо в доме сем под именем Диомида?

– Родилось, Господи! – исторг Прокопий Веденеевич.

– Родилось! – вывернул с натугой Филимон.

– Зрит ли чадо очами своими?

– Зрит, зрит, Господи! – трясся старик.

– Зрит, зрит, – подвывал Филя, чувствуя себя страшным грешником. Не он ли гнал Меланью со чадом Господнем под тополь и ждал, не сдохнет ли от простуды или какой другой холеры паскудное чадо? Не он ли измывался над Меланьей? «О Господи, спаси мя!»

А святой Ананий спрашивает:

– Ходит ли чадо воссиянное ногами своими?

– Ходит, ходит, Господи!

– По восьмому месяцу говорить начал и пошел на ногах, – сообщил Филя.

– Аллилуйя воссиянному Диомиду! – пропел святой Ананий. – И скажу вам: настанет день, того вы не знаете, воссиянный Диомид повергнет зверя в озеро с кипящей серой, и будет тогда вечное царство. Боязливых же и неверных, не твердых в вере тополевой, повергнет воссиянный Диомид в серу кипучую, в озеро за зверем. И будет им смерть.

– Смерть, смерть неверным! – сатанел Прокопий Веденеевич.

– Еще скажу вам: жена, которая народила воссиянного Диомида, святая рабица Божья; кротость в ее лице, как само солнце на восходе, и сияние на лице ее, как самой луны сияние.

У Филимона Прокопьевича жила за жилу цеплялась – до того перетрусил. И в голове гудело, и в ушах пищало, и под ложечкой давило. Не он ли попрал святую рабицу Божью, бил ее, терзал своими лапами, и рабица Божья терпела все, и на лице у нее, как вспомнил сейчас, было сияние луны. И не потому ли, что Филя грешник, а она святая?

– Осподи! – Он вытер рукавом пот с лица.

– Имя той рабицы Божьей, – продолжал святой Ананий, – Меланья. Есть ли она в доме сем?

– Есть, есть, Господи! – торопился Прокопий Веденеевич.

– Скажу вам тайну: была в этом доме распря. Сын восстал на отца, и была скверна, и грех был. Нечистый во искушение ввел, в соблазн ввел. И не стало молитвы в доме сем – грех стал; и нечистый дух со звездой во лбу копыта занес в дом, чтобы погубить всех. И дом, и люди твоя, Господи! Изыди, изыди, нечистый дух! Не дадим тебе на посрамленье веру тополевую! Изыди!

– Изыди, изыди! – гнали нечистого отец и сын, на этот раз голос в голос, будто спелись.

– Спрашиваю: здесь ли раб Божий Филимон?

Где же он, Филя? Конечно здесь, в моленной.

– Веруешь ли ты во Христа Спасителя, во Господа Бога, во Святого Духа и во тополевый толк, в каком от века пребываешь?

– Истинно верую! – утвердился Филя (в который раз!).

– Отпущаю тебе грех посрамления веры, и ты поклонись отцу своему, родившему тебя.

– Тятенька! Прости меня, Осподи! Нечистый ввел во искушение. Как болящий был. Опосля тифу да лазарету. Осподи!

Тятенька хоть и со скрипом, но простил раба Божьего.

– Слава Христе! – сказал святой Ананий. – Мир будет в доме сем, радость будет. Аминь!

Помолились за мир и за радость в доме.

– Скажу тебе, раб Божий Филимон, лица моего ты не должен видеть, пока не тверд будешь в вере своей. Бог даст, и ты увидишь чудо и станешь твердым как камень, и никто не совратит тебя с веры. Дана мне от Господа тайна нести слово Божье к святым старцам в тайную пещеру. Ты поедешь со мною в эту ночь. И будет тебе награда – благодать Господня.

Навряд ли Филя обрадовался бы такой награде, и святой Ананий будто знал,