– Это жульничество, – озадаченно произнес Хаким. – Это обман.

– Вовсе нет, это выдумка, я говорю все это гипотетически, не на самом деле, но гипотетически здесь соблюдены все правила, которым вы поклялись следовать, и никто никогда не поверит, что сестра хана Горгонов добровольно нарушила клятву и отреклась от ислама ради варвара. Никто. Даже сейчас ты не знаешь до конца, пойдет ли она на это, ведь так?

Хаким старался отыскать изъяны. Их нет, ни одного, сказал он себе наконец, пораженный. И это решило бы большинство… да разве это не решило бы всех проблем сразу, если бы случилось? Если Эрикки совершит это без ее ведома и помощи… Похитит ее! Это правда, никто никогда не поверит, что она по своей воле нарушила клятву. Ее похитят! Я осужу этот поступок публично и буду радоваться за нее втайне, если я хочу, чтобы она уехала, а он был жив. Но мне придется смириться с этим, это единственный путь: чтобы спасти ее душу, я должен спасти ему жизнь.

В тишине и покое своей спальни он на секунду открыл глаза. Отблески пламени танцевали на потолке. Эрикки и Азадэ были среди них. Аллах простит меня, подумал он, проваливаясь в сон. Не знаю, увижу ли я ее еще когда-нибудь.

Тегеран. Недалеко от университета. 23.58. В холодной темноте Шахразада стояла в фаланге «зеленых повязок», защищавшей передние ряды множества собравшихся поборников ислама. Они стояли плечом к плечу, скандируя в унисон «Аллаххху акбарррр», – живая стена на пути двух или трех тысяч ревущих левых студентов и агитаторов, приближавшихся к ним по улице. Карманные фонарики и горящие факелы, несколько машин уже пылают, винтовки, пакли, деревянные дубинки. Ее пальцы сжали рукоятку пистолета в кармане, граната лежала наготове в другом.

– Бог велик! – пронзительно выкрикнула она.

Враг быстро приближался, и Шахразаде уже были видны их сжатые кулаки; сутолока поднималась с обеих сторон, крики становились более хриплыми, нервы натягивались до предела, предвкушение столкновения достигло апогея. «Нет Бога, кроме Аллаха…» Теперь их враги были так близко, что она могла разглядеть отдельные лица. Внезапно она осознала, что перед ней не просто масса сатанистов-революционеров; не все, но большинство из них были студентами, молодыми мужчинами и женщинами ее возраста, женщины храбро шли без чадры и выкрикивали лозунги за права женщин, право голоса, за все те разумные, Богом данные, с трудом завоеванные вещи, от которых нельзя было отказаться.

Она перенеслась в головокружительное возбуждение марша женщин, все они в своих лучших нарядах, волосы непокрыты и свободно развеваются, и сами они свободны так же, как их волосы, со свободой и справедливостью для всех в их новой исламской республике, где она, и ее будущий сын, и Томми будут жить счастливо до скончания дней. Но перед ней снова возник размахивающий ножом фанатик, выдирающий это будущее у нее из рук, только это не имело значения, потому что ее Ибрагим остановил его, Ибрагим, студенческий лидер, он оказался рядом, чтобы спасти ее. О, Ибрагим, здесь ли ты сегодня, ведешь их за собой, как вел нас? Здесь ли ты, снова сражающийся за свободу и справедливость и права женщин, или ты стал мучеником в Ковиссе, как и хотел, убив своего злого, двуличного муллу, который убил твоего отца так же, как был убит мой?

Но… но отца убили исламисты, а не левые, озадаченно подумала она. И имам по-прежнему неумолимо выступает за то, чтобы все было как во времена Пророка… И Мешанг… И Томми, которого заставили покинуть семью. И навязанный развод, а за ним навязанный брак с этим отвратительным стариком, и никаких прав!

– Что я здесь делаю? – охнула она среди этого столпотворения. – Я должна быть там, с ними, я должна быть там, с ними, а не здесь… нет, нет, и там тоже нет! А как же мой ребенок, мой будущий сын, здесь опасно для него, и…

Где-то хлопнул выстрел, потом другой, и суматоха стала всеобщей; те, кто был в первых рядах, пытались отступить, те, кто стоял за ними, пытались пробраться вперед и вступить в бой. Вокруг Шахразады возник неуправляемый поток. Она почувствовала, как ее стиснуло и повлекло вперед, ее ноги едва касались мостовой. Женщина рядом с ней вскрикнула и исчезла под ногами. Старик споткнулся и упал, бормоча слова шахады, едва не повалив ее вместе с собой. Чей-то локоть ударил ее в живот, она вскрикнула от боли, и ее страх превратился в животный ужас.

– Томмииии! Спаси меняааааа!.. – пронзительно закричала она.

Шагах в ста впереди Том Локарт был прижат к витрине лавки потоком студентов. Его пальто было разорвано, фуражка исчезла; он был в отчаянии, какого не испытывал еще никогда. Часами он бродил среди студентов, надеясь отыскать ее вопреки всему. Он был уверен, что она сейчас где-то среди них. Куда еще она могла пойти? Конечно же, не на квартиру этого студента, с которым она, по словам Джари, познакомилась, этого Ибрагима или как его там звали, который для нее ничего не значил. Лучше, если она окажется здесь, чем там, в отчаянии думал он. О Господи, дай мне сил найти ее.

Мимо прошли скандирующие женщины, большинство в западной одежде, джинсах, куртках, и тут он ее увидел. Он протолкался к ней, но понял, что снова ошибся, извинился и, работая локтями, вернулся на край тротуара, слыша, как в спину ему полетело несколько проклятий. Потом ему показалось, что он увидел ее на другой стороне улицы, но он опять ошибся. Девушка была в лыжном костюме, похожем на костюм Шахразады, и волосы носила точно так же, и была примерно ее возраста. Но она держала в руках исламско-марксистский лозунг, и он, испытав жгучее разочарование, зло обругал ее, ненавидя ее за ее глупость. Крики с одной и с другой стороны долетали и до него, взвинчивая его, и ему хотелось схватить дубинку и выколотить из них засевшее в них зло.

О Боже, помоги мне найти ее. «Бог ДЕЙСТВИТЕЛЬНО велик», – пробормотал он, и хотя его терзала тревога за нее, он в то же время чувствовал, как сердце его устремляется в небо. Я стал мусульманином, и это все изменило. Теперь они примут меня, я один из них, я совершу хадж в Мекку, я могу молиться в любой мечети, цвет кожи или раса не имеют для Бога никакого значения. Только вера. Я верю в Бога и в то, что Мухаммад был Пророком Бога, я не стану фундаменталистом или шиитом. Я буду ортодоксальным суннитом. Я найду учителя, буду изучать и выучу арабский. И я буду летать на компанию «Иран Ойл» и новый режим, и мы будем счастливы, Шахразада и я…

Где-то рядом раздался выстрел, языки пламени горящей баррикады из автомобильных покрышек взметнулись в небо, когда небольшие группки вопящих студентов бросились на ряды «зеленых повязок», загремели другие выстрелы, и вся улица разом взорвалась, превратившись в водоворот кричащих, толкающихся тел, где слабейших давили под ногами.

В восьмидесяти шагах от него Шахразада кричала, борясь за свою жизнь, орудуя локтями и ногами, толкаясь и пинаясь, пытаясь пробиться к краю тротуара, где было относительно безопасно. Ее чадру сорвали, шаль пропала. Она была в синяках, живот болел от удара. Люди вокруг нее превратились в толпу, нападая на тех, кто противостоял ей, каждый был сам за себя, но толпа связывала их вместе в одного огромного зверя. Сражение велось на все стороны, никто не понимал, где друг, а где враг, кроме мулл и «зеленых повязок», которые кричали, стараясь погасить бунт. С разрывающим уши ревом толпа исламистов застыла на мгновение, потом двинулась вперед. Слабые падали, и их тут же затаптывали. Мужчин, женщин. Вопли, крики, толкотня и сумятица, и все призывали на помощь свой вариант Бога.