«Как странно, – думал Роберт, оглядывая стол, – как странно, что на этот семейный ужин, такой веселый, теплый, благополучный, нас, в сущности, привела беда, случившаяся с двумя беспомощными женщинами, которые сидели сейчас в одиноком, темном, молчаливом доме, окруженном бескрайними полями…»

Утром, когда еще не было и восьми, Роберт услышал шум подъехавшего автомобиля и кто-то свистнул под окном. Явно Стэнли. Роберт высунул голову из окна. Стэнли, как всегда без шапки (Роберт никогда не видел на этом человеке головного убора), заявил:

– С поручением к вам от мисс Шарп. Она говорит, когда вы к ним поедете, чтобы захватили заявление Бетти Кейн и ни в коем случае не забыли. Она говорит, что это очень важно. И я от себя скажу: очень важно, потому что у нее такой вид, будто она миллион выиграла…

– Неужели у нее счастливый вид? – удивился Роберт.

– Как у невесты. Ей-богу, я не видывал, чтобы женщина так сияла, с той поры, как моя двоюродная сестра Бэлла выходила замуж и была в тот день похожа на Венеру, Клеопатру и даже на Елену Троянскую!

– А вы не знаете, чему так радуется мисс Шарп?

– Нет. Пытался узнать, но она, видать, приберегает новость для вас. Вы вот заявление не забудьте, в нем все дело, как я понимаю.

В ожидании утреннего кофе Роберт достал заявление Бетти Кейн и с новым вниманием прочитал его. Что обнаружила там Марион, в чем дело? Возможно, Бетти говорила, что в тот вечер шел дождь, а Марион вспомнила, что дождя не было. Но это вряд ли что-то изменит. Что еще? Он страстно надеялся, что Марион в своем стремлении найти хоть «крошечное свидетельство» в их пользу не преувеличила значение своей находки. Переход от надежды к отчаянию еще страшнее, чем полное отсутствие надежды.

Это вполне реальное беспокойство возобладало в его душе над суетным беспокойством насчет обеда в доме Фрэнчайз, и Роберт даже решил, что не так уж существенно, понравится Кевину или нет обед во Фрэнчайзе. И когда тетя Лин, собиравшаяся в церковь, спросила его: «Как ты думаешь, милый, чем они намерены вас угощать? Уверена, что они, бедняжки, обходятся одними консервами!», Роберт ответил: «Зато они знают толк в хорошем вине, и это Кевину понравится!»

– Что произошло с молодым Беннетом? – спросил Кевин по дороге к Шарп.

– Его не пригласили.

– Я имел в виду не это. Куда девались его вызывающие костюмы, его высокомерие, а главное, почему изменилось его отношение к газете «Уочман»?

– Из-за позиции «Уочман». Впервые Невил имел случай лично познакомиться с делом, которое подхватила и раздувает сейчас эта газета. Ему это послужило хорошим уроком.

– Ты думаешь, это с ним надолго?

– Знаешь, я не удивлюсь, если и надолго. Не говоря уж о том, что он достиг возраста, когда люди перестают ребячиться и как-то сразу взрослеют. Он, полагаю, произвел также некоторую переоценку ценностей, убедившись на примере Бетти Кейн, что «Уочман» не всегда выступает в защиту тех, кто защиты достоин.

– Хочу ради тебя, чтобы это и впрямь продлилось. У мальчика неплохая голова, и если он перестанет выкидывать свои цирковые номера, то это пойдет на пользу вашей фирме.

– Тетя Лин ужасно расстроена, что он порвал с Розмари из-за дела Бетти Кейн и так и не женился на дочери епископа.

– Еще одно очко в его пользу! Мальчик начинает мне определенно нравиться! Поддерживай в нем этот дух, Роберт, этак исподволь, ненавязчиво… Это тот самый дом?

– Да. Это Фрэнчайз.

– Типичный «таинственный дом»!

– Он вовсе не был таинственным, когда его построили. Ворота были решетчатые, резные, дом был отлично виден с дороги. Несложная операция – закрыть прорези листовым железом – превратила дом из обыкновенного в таинственный.

– Идеальное место для версии нашей дражайшей Бетти Кейн. Как же ей повезло, что она его запомнила!

Угрызения совести пришли потом… Как же мог он, Роберт, усомниться и в значении открытия Марион по поводу заявления Бетти Кейн, и по поводу способности Марион прилично угостить гостя! Как мог он забыть о ее умении владеть собой, о ее аналитическом уме! Как мог забыть о том, что мать и дочь Шарп всегда и везде остаются самими собой! Они и попытки не сделали, чтобы подняться до уровня изысканной кулинарии тети Лин, и усилий не приложили, чтобы устроить официальный обед в столовой. Стол на четверых был накрыт в гостиной у окна, откуда падали солнечные лучи. Очень красивый стол вишневого дерева, однако сильно нуждавшийся в полировке. Но зато бокалы для вина были вымыты и протерты до зеркального блеска. Как это характерно для Марион – заботиться о том, что существенно, и не замечать того, что служит лишь для внешнего соблюдения приличий.

– Наша столовая – ужасно мрачное местечко, – заявила миссис Шарп. – Пойдемте взглянем на нее, мистер Макдэрмот!

И это характерно! Без всякой предварительной легкой, светской беседы за бокалом шерри. Идемте взглянем на ужасающую столовую. И гость, сам того не подозревая, сразу же становится чуть ли не членом семьи.

– Скажите, – обратился Роберт к Марион, когда они остались одни, – что вы нашли такого в заявлении?

– Нет-нет, до обеда об этом ни слова. Это будет на десерт. Меня осенило вчера вечером, вернее, просто безумно повезло. Разумеется, это ничего не изменит и полицейский суд состоится, однако это та самая «мелочь», говорящая в нашу пользу, о которой я так молила Бога. Вы говорили об этом мистеру Макдэрмоту?

– О вашей записке? Нет, не говорил. Решил, что лучше подождать.

– Роберт! – воскликнула она, весело глядя на него. – А ведь вы в меня не верите!

– Я просто боялся, что это какая-нибудь мелочь…

– Не беспокойтесь, не мелочь. Давайте пойдем со мной на кухню и вы поможете мне донести поднос с супом…

Роберт принес поднос с четырьми плоскими чашками, а следом вошла Марион, неся большое блюдо под серебряной крышкой. Когда суп был съеден, Марион поставила перед матерью блюдо, а перед Кевином – бутылку вина. Под крышкой лежал жареный цыпленок, окруженный овощами, а вино оказалось «Монтраше».

– О-о, «Монтраше»! – воскликнул Кевин. – Да просто великолепно.

– Роберт сказал нам, что вы любитель кларета, – отозвалась Марион, – но в погребе старого мистера Кроуля хорошего красного не осталось. Так что пришлось выбирать между этим вином и красным бургундским. Однако бургундское хорошо только в зимние вечера и вряд ли уж так хорошо в летний день, да еще при цыпленке.

Кевин заметил, что не часто встречаются женщины, понимающие толк в напитках, если, конечно, последние не шипят и не взрываются.

– Мы обе, – сказала миссис Шарп, – с молодых