своем предстоящем прибытии. Однако события в Польше принудили Петра задержаться в Пилау до конца июня. В Польше в мае и июне происходили королевские выборы, и царь, равно как и курфюрст, считал необходимым следить за ними, находясь поблизости. Великое посольство, за которым стоял и действовал, конечно, сам царь, вело переписку с русским резидентом в Варшаве А. В. Никитиным, посылало ему инструкции, получало его донесения, вообще руководило его действиями. Выборы начались в Варшаве 5 мая и отличались крайне бурным характером. Боролось несколько кандидатов, из которых наиболее серьезными были французский принц из дома Бурбонов де Конти, маркграф Баденский Людвиг и курфюрст Саксонский Фридрих-Август. Для России желательным кандидатом был последний, курфюрст Саксонский, и совершенно неприемлем был француз принц де Конти, родственник Людовика XIV. Если бы ему удалось занять польский престол, он был бы на нем не более как версальским агентом, а так как Франция тогда поддерживала Турцию в ее борьбе с союзом четырех держав, то очевидно, что, появись де Конти на польском престоле, Польша неминуемо должна была выйти из союза. Такие взгляды были выражены в энергично написанной грамоте от царя к панам-раде и ко всей Речи Посполитой, датированной 31 мая и помеченной Москвой, на самом же деле отправленной послами из Пилау 12 июня[857]. В грамоте высказывалось решительное осуждение французской партии в Польше, которая ради своей корысти забывает, какой опасностью будет грозить избрание французского принца союзу против общего неприятеля «креста святого», султана турецкого. Французский король поддерживает дружбу с общим врагом, султаном, и помогает ему, а если и в Польше будет француз, то какой же с ним будет союз и какая война против турок? Царь заканчивает грамоту пожеланием, чтобы поляки избрали на престол кого угодно, только не из противников союза. Грамота была получена в Варшаве 15 июня, за два дня до выборов, и произвела желательный эффект. Голоса разделились. 17 июня часть избирателей провозгласила королем принца де Конти, другая часть — курфюрста Саксонского Фридриха-Августа, который немедленно же двинулся с войсками в Польшу. Только получив известие о перевесе саксонской партии, Петр решил покинуть Пилау[858].

29 июня праздновались на чужбине царские именины. «Празднество было Петра и Павла, — записано в „Юрнале“ — и разговелись; и стреляли из пушек в городе Пилоу и был фейерверк». В «Статейном списке» празднество описано подробнее: «Июня в 29 день, то есть во вторник, был день святых апостол Петра и Павла, в которой и имянина благоверного великого государя царя… великие и полномочные послы праздновали и были у всенощного бдения и слушали святую литургию» в походной церкви, расположенной в доме иноземца француза Дор-шоха[859]. «А по литургии пели молебен и обедали у генерала и адмирала у Франца Яковлевича Лефорта; и в тот же день с поздравлением курфистр присылал к великим и полномочным послом ближних своих людей — Пруские земли канцлера Кренца с товарищем. И великие и полномочные послы за то поздравление благодарствовали. Того ж числа в вечеру были огнестрельные потехи, и верховые и водяные ракеты, которые устроены от московских бомбардиров, зело изрядные и удивлению достойные»[860]. Под «московскими бомбардирами» «Статейного списка» надо, конечно, разуметь прежде всего самого Петра.

Празднество это не прошло, однако, так гладко, как можно подумать по описанию в официальных известиях. Петр был крайне раздосадован, что курфюрст, к которому он стал питать чувство дружбы и который оказал ему внимание визитом в день рождения, 30 мая, не сделал того же в день именин, а ограничился присылкой придворных с поручением поздравить царя, и это тем более что Петр сам изготовил фейерверк к празднику. Досада вылилась в раздражение против явившихся поздравлять придворных — прусского канцлера графа Крейзена и ландфогта фон Шакена. Придворные передавали извинение курфюрста, что он не может еще раз лично проститься с царем, так как спешно должен выехать в Мемель на свидание с герцогом Курляндским. Царь принял их сухо, обошелся с ними более чем резко и в тот же день обратился к курфюрсту с собственноручным письмом, подобных которому тоже, вероятно, весьма немного в истории международных отношений. «Min Her, — пишет царь курфюрсту. — Понеже твоi посланные твоi сегодня, по поздравълениi оть тебя, не толко чтобъ приятно поступили, но досадя мьнѣ, так чъто я отъ тебя, яко iскреннего друга своего, николи такихъ противъныхъ слоѳъ не слыхалъ, i еше хуждьше, что не сказавъся i не приятъ отвѣта, къ тебѣ ушъли, что [с] имъ объявъляя тебѣ, [лю]безному другу своему (не яко любоѳъ мешая), но яко не сумнителному приятелю пиша, дабы мешъ такими непотребными служители съсора напърасна не вьчелась, о чемъ не сумневаюся никогда. Piter»[861].

Об этом эпизоде производилось расследование, и один из уполномоченных курфюрстом поздравителей, канцлер фон Крейзен, представил обер-президенту подробный доклад, рисующий происшедшее. «Согласно письму вашего превосходительства, из Салау к гг. обер-советникам, — пишет фон Крейзен, — я вместе с г. ландфогтом фон Шакеном отправился в Пилау, чтоб приветствовать его царское величество от высокого имени его курфюршеской светлости по случаю дня его тезоименитства. После того как мы оба около 11 часов перед наступающим обедом были допущены к аудиенции в доме лицент-инспектора Штенглера и были введены г. фон Принцем, мы нашли его царское величество с его посольством стоящим у окна, и, так как в комнате было уже много народу, мы должны были близко подойти к нему, и затем последовала соответствующая краткая речь, потому что я был заранее предупрежден г. Принцем постараться о краткости. Как ни был комплимент краток сам по себе, я должен был его еще сократить, так как великий посол г. Лефорт делал мне знаки кончать; и он был закончен словами, подписанными в приложении. Его царское величество во время аудиенции большей частью опирался левой рукой на окно, и тотчас по окончании речи без малейшего ответа вышел в соседнюю комнату, хотя здесь же находились его послы, а также и переводчик. Затем мы были приглашены за стол, за которым сидело 10 человек, и посажены рядом с послами, причем играли его трубачи попеременно с музыкантами крепости. Между тем поданы были два больших серебряных сосуда и заздравные стаканы, из которых серебряный кубок, вмещавший в себе штоф вина, был выпит зараз г. Лефортом. Но его величество демонстративно (zum Vorschein) не провозглашал и не пил ничьего здоровья. Мы скромно делали все, насколько было возможно, и с большим терпением ожидали конца пира, за которым его величество все время говорил со своими послами, насколько можно