– Нет, просто чуть меньше грязи и гнили.

– Спасибо, что напомнил. Я прикажу служанке убраться… Ох, подожди, здесь же нет служанок…

– Прекрати дуться, Аларон. Твоему отцу во время Мятежа приходилось справляться с вещами и похуже.

– Да, но он делал это ради Родины, – пробормотал Аларон кисло. – Полагаю, твоя комната в трактире уютная?

– Не жалуюсь, – ответил Рамон. – Спасибо, что спросил.

– Ха! Помогать-то собираешься?

– Собираюсь, как и всегда. – Рамон держал в руках глиняный горшок. – Смесь на основе серебра, для круга призыва.

Теорию они знали оба, однако склонности к волшебству у Рамона не было, поэтому Аларону вновь пришлось попробовать себя в той области гнозиса, которой он не на шутку опасался. Суть волшебства заключалась в вызове бродивших по земле духов мертвых и превращении их магом в своих слуг путем подчинения собственной воле. Разумы призраков связывались между собой паутиной душ; эта сеть все время менялась – места совершавших переход занимали вновь умершие. Однако были известны и другие, которых из суеверия по-прежнему называли «демонами». Эти сущности вековали уже тысячелетия, а старейшие из них обладали огромной силой. Волшебники ценили их особенно; назвав имя демона, его можно было призвать и контролировать.

Волшебник мог призвать демона без круга, а вот призывать неизвестного демона без него стал бы лишь безумец. Круг призыва позволял заточить демона, пока тот не подчинится воле мага; он мог быть настроен на конкретные силы известных духов, начерчен так, чтобы скрывать личности или блокировать обнаружение, наполнен иллюзиями или ловушками: все это являлось различными аспектами искусства волшебства. На начертание полноценного круга призыва могли уйти целые часы.

Как и некромантия, волшебство всегда пугало Аларона. И не важно, что вступительные экзамены показали, что он обладал аналитическим и логическим умом, требовавшимся для подобных областей гнозиса: юноша до потери пульса боялся душ умерших и демонов. От одной мысли о том, что неудачная попытка подчинить призванную сущность могла разрушить его разум, ему начинали сниться кошмары. Аларон надеялся, что ему никогда больше не придется пользоваться волшебством, но жизнь распорядилась иначе.

«Намедни я применил некромантию… Я могу это сделать», – сказал он себе решительно.

Тщательное начертание и подготовка внутреннего круга заняла всю ночь, однако юноши поработали на славу. Прямо перед рассветом Аларон для проверки активировал круг легким гностическим касанием. Внутри, высекая искры, немедленно вырос полупрозрачный светящийся столб. Аларон довольно заворчал. Серебро расплавилось. Юноша обошел круг, ища разрывы, после чего деактивировал его, чтобы не жечь попусту ценные ингредиенты.

– Готово! – объявил он и тут же ощутил невероятную усталость; ему хотелось заснуть и не просыпаться, но в то же время Аларон чувствовал возбуждение.

«Несколько месяцев назад я бы потерял голову от страха при самой мысли о том, что мы собираемся сделать», – подумал он и указал Рамону на круг:

– Внутренний круг – для демона, а внешний – для меня, чтобы, если я облажаюсь, демон не смог добраться до вас. Выглядит неплохо. Думаю, мы готовы.

– Тогда мы сделаем это ночью, – покосился на него Рамон. – Тебе следует поспать, амичи. Мериться силой с демонами нужно на свежую голову, си?

Аларон чувствовал удивительную уверенность в себе.

– Мы сможем, – сказал он. – Кстати, как думаешь, что скажет генерал, когда мы вернем его?

Рамон хохотнул:

– Полагаю, нечто вроде «А вы, провались оно все в Хель, что еще за клоуны?»

Аларон попытался проникнуться веселостью друга, однако ему этого не удалось.

– Представь, в каком отчаянии нужно было быть, чтобы уничтожить свой разум, надеясь лишь на то, что кто-нибудь найдет тебя и восстановит его.

– Да. Возможно, он еще безумнее нас, – произнес Рамон рассудительно и взглянул на Лангстрита. – Я должен идти. Нам обоим нужно отдохнуть перед ночным призывом.

– И, возможно, перед битвой с вырвавшимся из-под контроля демоном, если я облажаюсь, – сказал Аларон с тревогой.

– Или с Вультом, Фиреллом, Мюреном и половиной стражи, – добавил Рамон беззаботно.

Аларон взглянул на него несчастными глазами.

– Прости, Рамон. Знаю, нельзя было брать ту бумагу…

– Что сделано – то сделано, Ал. Теперь нам просто нужно быть умнее. – Поднявшись, Рамон хлопнул его по плечу. – Не паникуй, амичи. У нас уже почти получилось. Сегодня ночью!

Аларон стиснул его в объятиях:

– Спасибо тебе, друг мой, спасибо за все. Без тебя я был бы уже мертв.

Рамон раздраженно склонил голову набок:

– Не доводи меня до слез, Ал.

Аларон вновь обнял его:

– Я серьезно, Рамон. Ты – мой лучший друг.

– А ты – мой, Ал. Но ты все равно полный придурок. – Рамон оттолкнул его. – Что это говорит обо мне, а?

Когда люк закрылся, Аларон попытался не поддаваться очередному приступу клаустрофобии. Сидя в темноте вместе с безмолвным генералом, он подумал о Цим, которая заботилась о его матери, и мысленно послал ей свою любовь. Молиться для него, презиравшего Церковь, было бы лицемерием, однако юноша все равно едва не сделал этого из чистого страха перед тем, что могло произойти с теми, кого он любил.

Пусть с вами все будет в порядке. Пожалуйста, пусть с вами все будет в порядке…

Пяденица, 29 майцена 928

Пронизывающий северный ветер принес Вульта в Нороштейн еще до рассвета. Воздушный корабль приземлился на мощеную террасу, возвышавшуюся над городом. Вульт встал и потянулся, ощутив непривычное головокружение. Воздушные маги, наконец-то почувствовавшие землю под ногами, легли навзничь и застонали, не в силах выразить свое облегчение словами. Они не подвели Вульта и даже превзошли его ожидания. Звездный свет отражался от снежных вершин Альп, возвышавшихся над ними, – южного барьера, трона, глядевшего на них свысока, как Мать Империи Луция.

Уходя, Вульт бросил на палубу кошель с золотом. Пускай дерутся за него; губернатор всегда управлял своими подчиненными подобным образом. Пусть волки рвут друг друга, а он возьмет себе победителя. Именно так он нашел Гурвона Гайла и Дария Фирелла. Кстати, последний уже смиренно дожидался его.

– Мастер! – поклонился он Вульту.

– Дарий. – Вульт положил руку ему на плечо, показывая Фиреллу, чтобы тот соблюдал дистанцию. – Докладывай, друг мой. Что Грон Колл рассказал об этом возмутительном преступлении?

– Мало, милорд. Он утверждает, что напился и проспал все это время, – произнес Фирелл с презрением.

– Это правда?

Фирелл поморщился:

– Его воспоминания изменили, поэтому, возможно, мы так никогда и не узнаем, чем он занимался на самом деле. Переписанный разум восстановить сложно.