– Скажите… хуже точно не станет.

– Я в этом не уверена, Рубен. Все говорят, что вы с отцом устроили этот пожар.

* * *

Рубен не заметил, как снова заснул. Его разбудил громкий стук. Боль мгновенно вспыхнула с новой силой. Непробиваемая, нерушимая стена агонии вырвала его из дремоты и заставила возненавидеть того, кто колотил в дверь.

– Прости, – сказала Дороти, проскальзывая мимо его постели. – Я никого не жду. Может, нашлась еще одна несчастная душа, которой не место у врача.

Она скрылась за кирпичной трубой, проходившей сквозь середину крыши. Грубая кирпичная колонна выводила дым открытого с двух сторон очага, заставленного горшками и закопченной утварью. Кастрюли, ведра, кружки и миски свисали с низких опорных балок, а над разделявшей комнаты аркой – где другой человек мог бы поместить герб или меч – Дороти держала потрепанную метлу. Жилище состояло из трех помещений: кухни, небольшого закутка за деревянной дверью, где, как предположил Рубен, спала повитуха, и комнатки, в которой лежал он сам. Он заметил на полках глиняные горшки с названиями цветов и более подозрительными надписями, вроде «крысиных лапок» и «кроличьих ушей».

Рубен услышал, как открылась дверь.

– Ваша милость? – В голосе Дороти звучало изумление.

– Он очнулся?

– Он спал. Мальчику сильно досталось. Ему нужно…

– Но он приходил в сознание с тех пор, как его сюда принесли?

– Да, ваша милость.

Сапоги зашаркали по деревянному полу, дверь закрылась. Старик, епископ, присутствовавший на пожаре, вошел в комнату через арку. Его бордовое с черным одеяние выделялось на фоне тусклых стен, словно селезень на сером пруду.

«Почему епископ пришел ко мне? Решил, что меня нужно соборовать? Нет, это сделал бы священник, а не епископ».

– Как ты себя чувствуешь, сынок?

– Нормально, – с опаской ответил Рубен. Боль отвлекала его, мешала думать. Чем меньше он скажет, тем лучше.

Епископ выглядел озадаченным.

– Нормально? Ты едва не сгорел заживо, мой мальчик. Тебе больно?

– Да.

Епископ подождал продолжения, затем нахмурился.

– Нам нужно поговорить… Рубен, верно?

– Да.

– Что ты запомнил с той ночи, когда произошел пожар?

– Я спас принцессу.

– Да? А перед этим? Брага сказал, что обнаружил вас вместе с отцом. Это правда?

– Да. Я пытался его остановить.

Епископ поджал губы, откинул голову назад и пристально посмотрел на Рубена.

– По твоим словам. Но ты мог и помогать своему отцу.

– Нет, я с ним сражался.

– И снова по твоим словам.

Теперь старик уставился в потолок. Рубен проследил за его взглядом. Епископ оказывал на него такое действие: если церковник на что-то смотрел, Рубену казалось, что он тоже должен туда смотреть. Возможно, следующий его вопрос будет о высушенных растениях.

Епископ подтащил к постели скамеечку от прялки и уселся.

– Что-то не так? – спросила Дороти, выглядывая из-за трубы. Рубен решил, что либо они слишком тихо говорили и она ничего не слышала из кухни, либо слышала и услышанное ее не обрадовало. Судя по тону повитухи, второе было ближе к истине. Он понял, что ему нравится Дороти.

– Пожалуйста, оставь нас! – рявкнул епископ.

А вот епископ Рубену совсем не нравился. Ему не нравилось, что старик пытался помешать спасти принцессу, и уж точно не понравилась его грубость с Дороти. Однако Рубен слишком страдал, чтобы наскрести достаточно сил на ненависть или гнев, да и старый епископ выглядел неважно. Под его глазами набрякли мешки, лицо осунулось и побледнело, словно он не спал целую неделю.

Епископ положил руки на колени и наклонился вперед.

– Рубен, я не смогу тебе помочь, если ты не расскажешь мне всю правду. Что именно говорил тебе твой отец? – Он наклонился еще ближе. Его взгляд был пристальным, лицо напряженным. – Он упоминал своих сообщников?

Рубен закрыл глаза и задумался. То, как епископ таращился на него, заставляло мысли путаться. Рубен испытывал легкую тошноту, кожа горела, и одновременно его бил озноб. Физические страдания мешали ему сосредоточиться даже на событиях прошлой ночи.

В конце концов он покачал головой.

– Но я думаю, ему что-то пообещали за этот пожар. У меня сложилось впечатление, что он злился на короля. Из-за смерти моей матери. Он упоминал кого-то, кто убедил его, что он сможет все исправить.

– И как он собирался это сделать?

– Я не знаю.

– Ты уверен? Это очень важно, Рубен. Ты должен быть абсолютно уверен.

– Больше он ничего не сказал.

Епископ с глубоким вздохом откинулся назад.

– Значит, ты вступил в схватку с собственным отцом, чтобы спасти королевскую семью?

– Да.

– Многие этому не поверят. В пожаре погибла королева, и король обезумел от скорби. Он хочет кого-то наказать. Он чуть не убил меня на совете, когда я за тебя заступился.

– Заступились за меня?

– Да. Я сказал ему, что ты герой, спасший его дочь. Сказал, что ты побежал внутрь, когда все остальные отказались.

– И?

– Он напал на меня с мечом. Если бы не вмешательство графа Пикеринга, я бы погиб. При звуках имени «Хилфред» король теряет рассудок. Твой отец убил его жену, и кровные узы делают тебя виновным. Это древний закон. За такие серьезные преступления, как измена, близких родственников преступника казнят.

– Почему?

– Потому что считается: если человек так поступил, значит, его сын или брат тоже так поступят.

– Но в этом нет никакого смысла. Я спас ее. Я вернулся за королевой. Я чуть не умер.

– Я знаю. И верю тебе. Я был там, и теперь хочу тебе помочь. Но для этого мне нужна твоя помощь.

– Какая?

– Напряги память изо всех сил: ты абсолютно уверен, что твой отец не упоминал других заговорщиков, собиравшихся убить королевскую семью? Кто именно обещал помочь ему все исправить?

– Я действительно не знаю.

– Ты абсолютно уверен?

– Да.

– Очень хорошо.

– Ведь вы мне верите, правда?

– Да, но поверит ли король? Более того, захочет ли поверить?

– Что вы имеете в виду?

Старик положил ладонь Рубену на руку, заставив его поморщиться.

– Кто-то должен заплатить за убийство королевы, а ты носишь имя Хилфред.

* * *