нашим замыслом, двинулись дальше, и после того, как пастух и пастушка несколько раз были увлекаемы прочь и затем вновь возвращались, они проникли в примыкавшую к бальной зале небольшую комнату, где хотели переодеться. Их ожидали карета у дверей и все удобства в одном частном доме, чтобы вновь предаться прерванным в злополучную ночь наслаждениям и полностью наверстать упущенное.

Граф приказал слуге, который был одного с ним роста, находиться постоянно подле девушки, которой велели надеть маскарадное платье графини и не спускать глаз с Панталоне. Последнего было нетрудно распознать по красному платку на шляпе. Слуга оказался необыкновенно смышленым, и так как мы разговаривали только знаками, он с большой ловкостью протиснулся к моему другу и его возлюбленной. Панталоне, которого со всех сторон теснили и толкали, заскучал, стал ругаться и принялся уговаривать жену возвратиться домой. Она отвечала на его настойчивые просьбы так же знаками, что не принесло ему никакой пользы; рассерженный упрямством и глупыми шутками герцогини, он оставил ее в покое и удалился в одну из игровых комнат.

Моя маска была довольно неприметна, и поначалу я попал в окружение других масок, которые, переговариваясь, пытались оттеснить меня от моего друга. Я был узнан каким-то незнакомцем, также одетым в домино, который притворным голосом и на ломаном испанском заговорил со мной:

— Как вам нравятся венецианки, дон Карлос?

Однако благодаря моей ловкости и силе я освободился от всяческих попыток принуждения, и нападки и подступы других масок не имели успеха. Я не терял из виду своего друга и его нежную даму, пока наконец они не оказались в безопасности.

Потом я снова возвратился в толчею. Но через минуту мне шепнула на ухо прошмыгнувшая мимо маска:

— Маркиз, ваш друг в опасности. Герцог фон Ф*** заметил исчезновение своей супруги. Нельзя терять ни мгновения.

Остановившись как вкопанный, я в тот же миг увидел нашего Панталоне, которого узнал по красному платку на шляпе; он с необыкновенной живостью скакал неподалеку от меня как безумный и делал знаки всем маскам, пристально заглядывая каждой в глаза в попытке их распознать. Я взял его крепко за рукав и спросил:

— Что случилось?

Он жестом изобразил удар кинжалом, вырвался от меня и ринулся в толпу.

Я счел нужным предупредить своего друга и перехватил его с герцогиней у подножия лестницы, когда они уже собирались сесть в карету. В общих чертах я описал им происшествие, и после краткого совещания мы нашли нужным и на этот раз терпеливо вынести провал нашего плана или, по крайней мере, поначалу расследовать дело. Мы вернулись в танцевальный зал и отыскали Панталоне, который все еще прыгал тут и там.

— Не будем к нему подходить, — предложила герцогиня. — Проследуем лучше в соседнюю комнату.

По пути граф заметил знак на моем костюме, который мне прикрепили, возможно, при самом входе, чтобы меня можно было опознать. Он уничтожил этот знак. Мы вошли в игральную комнату и с большим изумлением увидели нашего Панталоне, который сидел за столом, где метали «фараон», и с величайшим спокойствием понтировал.

Чтобы не упустить его из виду, мы сделали ему условные знаки, о которых заранее договорились. Он сразу же узнал нас, встал и присоединился к нам, так что уже не оставалось никакой возможности в течение ночи вновь ускользнуть от него.

* * *

Вернувшись домой, мы подробнейшим образом обсудили свои наблюдения. Итак, наши планы проваливались один за другим, хотя были гораздо лучше, чем ранее, обдуманы и затем проведены. Одному небу было известно, какие цели преследовали наши противники. Герцогиня горячо заверяла, что ни у кого нет оснований ее ревновать. Возможно, у нее и в самом деле не было прежде никаких связей.

Кто же это мог тогда быть? Вступил ли в игру новый Гений, новый Амануэль? Но Якоб так искренне уверил графа, что Общество уничтожено; урна с прахом Розалии казалась мне таким весомым доказательством, что я навряд ли мог допустить мысль об обмане. Да и какой интерес был Союзу вмешиваться в любовные аферы графа, которого он всегда пытался от меня отдалить, к тому же после смерти Альфонсо мы уже никогда не сталкивались с его невидимым влиянием.

И все же оба офицера, с которыми герцогиня столкнулась у наших дверей, показались нам довольно подозрительны, и мы сосредоточились на них. Наверняка они что-то замышляли. Возможно, их постоянное таинственное вмешательство не имело намерения нам повредить, но всего лишь держать в рамках. Это предположение вскоре подтвердил еще один случай.

Подозрительность герцога по отношению к своему прежнему задушевному другу постоянно возрастала. Поначалу граф приписал рассеянность герцога его занятости, но тот становился все мрачней и холодней. Герцогиня заметила то же самое и готова была прийти в отчаяние. Герцог стал и к ней относиться с меньшим доверием, и она не могла помочь графу ни делом, ни советом. Граф, хоть и был поначалу огорчен, вскоре совершенно успокоился. Герцогиня утешала его тем, что надеется на будущее, и обещала при первой же возможности что-либо предпринять. Но вскоре произошло еще одно событие, которое еще более запутало все обстоятельства.

Граф любил женщин более из склонности к приятному и легкому времяпрепровождению, к которому привык во Франции, а не из потребности темперамента. Ему до сих пор было совершенно все равно, где он находил это развлечение; в Венеции многие женщины посвящали свою жизнь удовольствию мужчин, и граф находился в дружбе с некоторыми из них. Но более всего он предпочитал прелестную гречанку[267] по имени Хлоринда, которая при выдающейся красоте обладала всеми чарами искусства остроумия и неразвращенного сердца. Она не всякого одаривала вниманием и, хотя могла бы повергнуть к своим ногам всю Венецию, избрала без притворства лишь немногих.

В их числе был и граф. Время от времени мы проводили у Хлоринды вечера. Тогда она приказывала удалиться осаждавшим ее поклонникам и принимала только нас. Изысканные застолья были подобием тех, что мы устраивали в Толедо в доверительном дружеском кругу, и, хотя я был уже не столь чувствителен к наслаждениям, по-прежнему ценил прелесть изысканного ужина в тесном кругу друзей. Приподнятое настроение и остроумие превращало наш скромный ужин в настоящее пиршество чародея.

Однажды вечером, который мы намеревались провести у Хлоринды, графу понадобилось уладить какие-то неотложные дела. Он велел мне идти одному, пообещав вскорости явиться. Мы с Хлориндой вели задушевную беседу, как вдруг объявили о приходе герцогини фон Ф***. Заслышав это имя, я чуть было не лишился чувств, но довольно счастливо