Грант, чтобы Страйк не посчитал его слишком удачливым. — Это гораздо сложнее, чем люди могут себе представить, такие вещи. Я в этом убеждаюсь. Я думаю провести аудит Netflix, чтобы убедиться, что они все передают. Пока еще не делал. Я не знаю, что делал Аллан Йоман за свои пятнадцать процентов, честно говоря…

— Но мы должны выяснить, кто такой Аноми. Мы не можем продолжать это дерьмо каждый раз, когда нужно принять решение о собственности. Так что, да. Вот почему я позвонил вам. Чтобы узнать, что происходит.

— Ну, мы исключили пару человек, — сказал Страйк, — и нам удалось поговорить с Джошем Блэем в субботу…

— Он заинтересован только в том, чтобы сделать нам хуже, — холодно сказал Грант. — Будем заказывать?

Он открыл свое меню, и прежде чем Страйк успел спросить, как Джош Блэй ухудшает положение Ледвеллов, Грант сказал,

— Я не хотел говорить об этом по телефону, но есть кое-что еще. У нас была пара странных — и это одна из главных вещей, которая заставила Хизер волноваться, по правде говоря — пара странных телефонных звонков. Анонимные.

Страйк достал свой блокнот.

— Продолжайте.

— Они были сделаны на мой мобильный. В первый раз трубку взяла Хизер, потому что я был в ванной. Голос на том конце линии сказал ей, чтобы она откопала Эди.

— Это все?

— Ну, этого достаточно, не так ли? — горячо сказал Грант. — Что за больной?

— Я имел в виду, это все, что он сказал?

— О, понятно — ну, я не знаю.

Официант вернулся. Оба мужчины заказали стейк и чипсы. Когда официант удалился за пределы слышимости, Грант сказал,

— Он могл бы сказать больше, но Хизер закричала, когда услышала это, и… ну, она уронила мой чертов телефон. Треснул экран, — раздраженно сказал Грант. — К тому времени, когда я пришел посмотреть, что ее напугало, кто бы это ни был, он уже повесил трубку.

— Когда это произошло?

— Вскоре после того обеда, когда вас наняли.

— В какое время дня?

— Вечер.

Страйк сделал заметку.

— А второй звонок?

— Это было около десяти дней назад. Опять же вечером. Номер абонента был скрыт, но я ответил.

Грант выпил еще вина.

— Я почти уверен, что это был кто-то, использующий одну из этих штуковин для изменения голоса — приложения — голос был довольно глубоким и роботизированным — и, — Грант огляделся вокруг и понизил голос, — он сказал: “Раскопайте Эди и посмотрите письмо”, а затем повесил трубку. Хизер думает, что это Аноми. Может, и так, но если это так, то Бог знает, как он узнал мой номер.

— Насколько сложно было бы кому-то получить его через ваш офис?

— Ну… возможно, я полагаю, — сказал Грант. Как и в случае с его женой и ее страницей в Facebook, Ледвелл, похоже, не рассматривал самое прозаическое объяснение. — Но мой помощник не дал бы мой номер кому-то, кто говорил бы так, как какой-то глубоко дышащий киборг. Ему пришлось бы придумать очень хорошую историю.

— Вы проверяли свою помощницу, не давала ли она кому-нибудь ваш номер?

— Нет, — раздраженно ответил Грант, — я не хочу обсуждать такие вещи с людьми в офисе. Было достаточно любопытных разговоров о том, что произошло. Ну, Эди использовала мою фамилию, поэтому люди неизбежно установили связь….

Слегка нахмурившись, он допил вино, дав Страйку время подумать о том, что Ледвелл была фамилией Эди в той же степени, что и Гранта.

— ... вряд ли я хочу, чтобы обо мне сплетничали. Нет, пока я не знаю, насколько — я имею в виду, я не знаю, что ждет меня в будущем, с точки зрения карьеры. Поэтому я не хочу приносить эти вещи на работу.

Грант поднял руку для официанта и заказал второй бокал вина, а Страйк задумался, насколько сильно дискомфорт Гранта от того, что люди на его рабочем месте знают об Эди, коренится в том, что они знают, что она провела жизнь в бедности, в приемной семье, в то время как ее дядя наслаждался здоровым доходом в Омане.

— Кто именно знал, что в гробу лежат письма, вы знаете? — спросил Страйк.

— Понятия не имею. Мы с Хизер не распространялись об этом. Нам и так хватало хлопот с организацией похорон и звонками прессы в дом, не говоря уже о том, что нужно сказать гробовщику, чтобы он не закрывал этот чертов гроб, потому что эти двое хотели засунуть туда письма.

— Очевидно, гробовщик знал, потому что я попросил его положить его туда, но он связан конфиденциальностью, или я так думаею, а женщина Апкотт знала, потому что Блэй продиктовал ей свое письмо. Ормонд знал, очевидно. Он, наверное, рассказал всем на похоронах. Я сказал Хизер, мы должны были проверить его карманы на наличие чертова лука, как он себя вел.

— Так что, да, любое количество людей могло уже знать, что там есть письмо, но я хочу знать, кто был настолько болен, чтобы звонить родственникам Эди и советовать им откопать ее, и кто пытается намекнуть, что Ормонд убил ее? Потому что, если только они не делают это просто ради забавы, чтобы расстроить нас, то именно эту идею они и пытаются подбросить, не так ли? Они не могут говорить, что это сделал Блей, потому что — ну, он же не ударил себя ножом в шею, не так ли?

Страйку показалось, что он уловил в голосе Гранта нотки разочарования от того, что ему пришлось отдать Блэю такую честь.

Гранту принесли второй бокал вина, и он выпил его на треть, после чего снял пиджак и повесил его на спинку стула.

— Вы только что сказали, что Блэй ухудшает ваше положение, — сказал Страйк.

— Чертовски верно. Он связался с Мавериком в понедельник и сказал, что не хочет, чтобы Харти меняли. Он сказал, что Эди бы этого не хотела. Совершенно очевидно, что он задумал.

— Правда?

— Конечно, да. Тактика торга, не так ли? Он хочет больше денег, прежде чем согласится на какие-либо изменения.

Страйк задумался, не заставило ли то, что они с Робин сказали Блэю во время их визита, вытащить аниматора из состояния безразличия к тому, что случится с “Чернильно-черным сердцем”.

— Чертова Катя Апкотт будет его подбадривать. Отвратительная женщина.

—