поэтому и не смогла с ним от меня убежать. – Он нашел ее конверт с заданием. – Тоже не уничтожен! – Он даже улыбнулся этому факту. – Как конверты с пин-кодом у любителей старомодных банковских карт. Хранятся даже после истечения срока действия карты. Ладно, – вернулся Герман к главному. – Лейла должна была попасть в Южную Америку.

А дату мы выбрали первое января. Осталось четыре месяца и четыре трансфонатора, которые мы, включая меня, должны были установить. Три из них теперь включать некому.

Допустим, включить его можно не обязательно рукой человека, я без труда придумаю, как это сделать. Самое сложное, значит, найти безопасное место, где его можно разместить, чтобы его не обнаружили».

***

– Чего окно буравишь? – подбежала Милена. – Давай, выходи из тыла. Всегда на передовой, а как праздник, так отсиживаешься где-то в грустных пещерах.

– Ты знаешь, – повернулся к ней Глеб. – Я в последнее время все больше замечаю, что в этот день мне не хватает тех, с кем мы отмечали Новый год в детстве. Пелы, Эви, родителей, тети Ви, ну, их ты не знаешь… Пять лет, с момента, как провели канал, мы хотя бы в штабах на прямой связи были в это время, а последние годы в штабе только по необходимости… – Глеб немного задумался. – С Акимом хотя бы по прежнему вместе.

Милена помахала ему рукой перед глазами.

– Алё! С Новым годом! Ты где?

– Да, вот, вспомнил тетю Ви и вспомнил сразу дядю Авдея. Представляешь, исчез человек, а мы ведь так и не знаем, что с ним произошло! Абсолютно никакого даже глупого объяснения. Хотя нет. Одно глупое было у моего отца. Но это, если не бред, то, как минимум, не доказано.

– Да, я слышала, кажется, эту историю, – припомнила с трудом Милена и тоже изменилась в лице, глядя на Глеба.

– Он был лучшим другом отца, – Глеб снова немного задумался, теперь над словом «друг». – Отец говорил, что вообще это слово может связать только с двумя людьми. Представляешь, – медленно вслух думал он, – сколько смысла он вкладывал в это слово? И что для него означало потерять друга?

Милена прищурилась, глядя в глаза Глебу, потом приблизилась к его лицу, дунула слегка в бровь.

– Мм… Все понятно, – констатировала она.

– Что тебе стало понятно?

– Да, я подумала, тебе снегом что ли через стекло брови присыпало, или ты прислонился к стеклу и намерзло? – она вздохнула.

– А оказалось что? – удивился Глеб.

– Нет. Это не снег. Это она самая! Ты, как твой отец, поседел быстро, буквально за три года.

– Угу, так же сразу же после полтинника, – согласился Глеб. – Мать все время говорила: «Порода!».

Но все-таки Милене удалось вытащить из себя Глеба, они прошли в большую комнату, где находились все остальные, где традиционно играла музыка и надрывался напрасно телевизор, горели свечи и был включен свет, где кричали дети и тостовали взрослые, где закусывали и запивали резвящими напитками съеденное.

– По-твоему это настолько разные вещи? – ни в какую не унимался Захар.

– Конечно разные! Я бы сказал принципиально разные! – настаивал Тим.

– Давай тогда обосновывай.

– Вот, я тебя вовремя вызволила, – обрадовалась Милена услышанному, когда они с Глебом подошли к спорщикам. – Тут сейчас будут что-то обосновывать, ты такие темы любишь.

– Ага, давайте, давайте, подключайтесь. Сейчас мы еще и ваши соображения заслушаем! – поддержал Захар.

– Легко! Например, родине я обязан, а государству нет. Принципиальная разница? Как считаешь? – пояснил Тим свою позицию.

– Это ты считаешь, что не обязан государству! – парировал Захар.

– Если государство считает иначе, то ему от этого не сытнее! Вот если бы оно хотело, чтобы я считал иначе…!

Захар переосмыслил эти слова и продолжил:

– Ты говоришь об этом, как будто это не связанные вещи, но это просто две стороны одной медали.

– Ничего подобного! Родина – это люди, которые тебя родили, с которыми ты рос, которые тебя учили, а государство – это машина, которая тебя использует, просто потому, что ты ее часть, которая в случае необходимости просто выплюнет тебя, прожевав. Или еще лучше даже не дожевав. Которая вот так вот тупо улыбается тебе с экрана, – Тим указал на замеченную краем глаза девицу, застывшую в улыбке на телеэкране.

– А тебе хотелось бы, чтобы оно скалилось на тебя с экрана? – предложил альтернативу Глеб.

– Ага, это ты бы назвал заботой о тебе? – поддержал хохму Захар.

Просмеялись и хотели было вернуться к спору, но Милена обратила внимание обратно на телевизор:

– А чего она так старательно лыбится-то?

Тим, Глеб и Захар посмотрели на экран. Ведущая новостного канала, который так и остался включенным после торжественных поздравлений президента Земли, действительно уже с момента, как их заметили дискуссанты, то есть как минимум с полминуты, не меняла выражения лица.

– И долго она уже так? – спросил Захар.

– Она так долго уже мучается? – каскадно поинтересовалась Милена у остальных, кто был в комнате.

– А кто его смотрит? – ответил Аким, оказавшийся из танцующих в данный момент ближе всего к Милене и услышавший вопрос.

– Так, понятно! – многозначительно потянул Глеб и явно активизировался на этой нетипичной ситуации. – Или не очень понятно?

– Это ты думаешь об этом, или я? – загадочно посмотрел на него Захар.

Глеб многозначительно поднял палец вверх.

– Не спугни мысль! – медленно произнес он.

Все отупенно смотрели на экран.

– Да это просто картинка залипла, со связью что-то, наверное, – предположил Тим.

Милена схватила пульт от телевизора.

– Нет, не переключай пока, – решительно попросил Захар.

– Да я хочу посмотреть, везде так? – пояснила Милена.

– А ты попробуй, лучше, на кухне посмотреть. Здесь-то тоже интересно, – возразил Захар.

– Интересно? Она же просто застыла! – усмехнулся Тим.

– Это же не может долго длиться, либо отлипнет, либо ситуация будет развиваться, – ответил Глеб.

Милена согласилась и только хотела уйти, но заметила изменения в кадре и осталась. К ведущей подошли две женщины и мужчина.

– Эй, ты здесь? – кричали они ей.

Они пощелкали и помахали ведущей перед глазами, похлопали возле ушей. Она реагировала на раздражители, водила глазами, даже немного поворачивала голову, но ничего не отвечала. Ей приподняли руку, но рука плавно опустилась обратно на стол, как только ее отпустили.

Неожиданно кадр быстро поплыл в сторону. Кто-то просто начал разворачивать камеру. В кадре оказались еще несколько человек, таких же замороженных.

– Техники, наверное, какие-нибудь осветители, – предположил Захар.

– Возможно, – согласился Тим. – Слушайте, так вы думаете, что… – просиял Тим и посмотрел на Глеба и Захара.

Глеб тоже исказился в лице. Понять его выражение было не просто. На нем было и удивление, и