– Я попрошу Тэмми прогнать его, – обиженно буркнул Тодд. – Уж она-то не откажется мне помочь. Я знаю, не откажется.

Он по-прежнему неотрывно смотрел на сверкающий луч, пробившийся в щель между шторами.

– Иди и приведи Тэмми, – распорядился Тодд. – Я хочу ее видеть.

– А меня ты больше не желаешь видеть – так это надо понимать?

– Почему же, – покачал головой Тодд. – Если хочешь, можешь остаться. А хочешь, можешь уйти. Ты ведь убедилась, что со мной все в порядке. Живым меня не назовешь, но я вполне здоров.

– Если не считать, что тебя беспокоит какой-то странный свет.

– Да. Свет. Именно свет. Я не свихнулся, Максин. Он там, на крыше.

– Я не сомневаюсь, что ты в здравом уме, – примирительно заметила Максин.

Впервые за все время разговора Тодд пристально взглянул на нее. Луч, на который Пикетт так долго смотрел, каким-то образом проник в его глаза и теперь скользнул по ее лицу. «Наверное, все призраки так смотрят», – пронеслось в голове Максин. Серебристое сияние, испускаемое его глазами, было очень красиво. Но в нем чувствовалось что-то нечеловеческое.

– А что, если нам с тобой все это снится? – предположил Тодд. – В таком доме, как этот, может присниться все, что угодно. Я ведь умер, правда? Я прекрасно помню, что умер. Меня убила эта чертова сука, Катя. Заколола ножом.

Голос Тодда стал мрачным, стоило ему вспомнить о муках, сопровождавших его последние минуты, – не только о физической боли, но и о нравственных страданиях, которые Катя причинила ему своим предательством.

– Знаешь, я должна сказать тебе, что очень сожалею о случившемся, – смущенно пробормотала Максин.

– О чем именно?

– О многом. Прежде всего о том, что в тяжелый момент я оставила тебя без поддержки. Тэмми обвиняла меня в твоей смерти, и она права. Если бы я по-прежнему занималась твоими делами, возможно, всего этого кошмара не случилось бы.

– Так сказала Тэмми?

– Да.

– Она еще не то способна наговорить. Когда ей волока под хвост попадет, она готова обвинить всех в любых смертных грехах.

– Дело в том, что я с ней полностью согласна.

Улыбка сползла с лица Тодда.

– Да, то было самое тяжелое время в моей жизни, – тихо сказал он.

– И своим уходом я нанесла тебе еще один удар.

– Что толку копаться в прошлом? – вздохнул Тодд. – Все кончено.

– Ты думаешь?

– А как же иначе. Все это давняя история.

– Я чувствовала себя такой усталой, – виновато призналась Максин, – такой измотанной.

– Я понимаю. Ты устала от меня. И от себя тоже.

– Да.

– Я ни в чем тебя не упрекаю. Этот чертов город ангелов – настоящий вампир. Он высасывает из людей последние силы.

Сверкающий взгляд Тодда был устремлен на Максин, но она догадывалась, что мысли его далеко.

– Где же Тэмми? – нетерпеливо спросил он.

– Пошла вниз.

– Ты бы не могла привести ее сюда? Сделай мне такое одолжение, если это тебя не затруднит.

– Господи, какая изысканная любезность, – усмехнулась Максин. – Тебя прямо не узнать.

– Как знать, что случится с тобой, если ты задержишься здесь надолго? Возможно, ты тоже себя не узнаешь, – загадочно произнес Тодд.

– О чем ты?

– О том, что здесь к человеку возвращается прошлое. По крайней мере, вернулось ко мне. Иногда я сижу здесь, и мне кажется, будто я в горах.

– В горах?

– Да, в горах. Взбираюсь на отвесную вершину.

– В твоем прошлом не было ничего подобного, Тодд. Ты не можешь вспоминать о горах. Я имею в виду, о настоящих горах. Ты же всегда чертовски боялся высоты. А к отвесным вершинам и близко не подходил.

Тодд отвел от нее взгляд и вновь уставился на щель между занавесями. Сообщение о том, что при жизни он боялся высоты, явно произвело на него удручающее впечатление и заставило задуматься о природе собственных воспоминаний.

– Но если это не настоящие горы, тогда какие же? – растерянно спросил он.

– Скорее всего, это декорация, построенная в одном из павильонов «Юниверсал», – с готовностью пояснила Максин. – Для фильма «Долгое падение».

– Для фильма? И я снимался в этом фильме?

– Разумеется, снимался. У тебя была там большая роль, очень выигрышная. Неужели ты забыл?

– Ив этом фильме я погиб?

– Нет, остался живехонек. Почему ты спрашиваешь?

– Прошлой ночью я пытался припомнить все свои фильмы. Думал, вдруг этот свет заберет меня и мне придется рассказать о том, чем я занимался в этой жизни…

Тодд взглянул на стену над кроватью. Проследив направление его взгляда, Максин увидела, что он нацарапал там – огромными корявыми буквами – несколько названий картин со своим участием Список был далеко не полным и служил несомненным доказательством того, что в сознании Тодда царил полный сумбур. Даже те названия, которые ему удалось вспомнить, были приведены неточно. Так, «Стрелок» превратился в «Убийцу», а «Долгое падение» в «Упавшего». Тодд вставил в этот список и фильм «Боец», сняться в котором ему так и не удалось.

– А ты не помнишь, в скольких картинах я умираю?

– В двух.

– Всего-то? Как мало. Почему?

– Потому что ты обычно играл благородных героев.

– Хороший ответ. Благородные герои ведь не умирают. Никогда не умирают, правда?

– Ну, я бы не сказала, что никогда. Смерть героя бывает очень эффектным концом.

– Где, например?

– Например, в «Истории двух городов».

– Это старый фильм. Ладно, все это не так важно. Главное вот что: мне наплевать на этот проклятый свет. Пусть себе торчит на крыше. Я – благородный герой.

– Значит, ты не хочешь идти за ним?

– Нет, Максин.

– А вдруг он отведет тебя туда, где тебе будет лучше?

– Куда бы это?

– Не знаю.

– Вот видишь. Такого места нет. Ты ничего не можешь придумать.

– Нет, могу. Небеса. Рай.

– Ты думаешь, рай существует? И свет хочет отвести меня туда?

– Я не знаю, Тодд. Я ничего не знаю.

– И я тоже никогда этого не узнаю. Потому что я за ним не пойду. Я герой. Я никуда не должен идти. Поняла?

Что Максин могла на это возразить? Нелепая идея так крепко застряла у Тодда в мозгу, что его невозможно было переубедить.