Мимара смотрела на него, обхватив себя за плечи. Ей вспомнился Кил-Ауджас.

– Я мог бы спасти хоть клочок своей бороды! – сказал он с горестной усмешкой.

Глубокой ночью они трудились при свете колдовского огня, разбитые от голода и жажды, которых не ощущали.

Нашли волшебную золотую кольчугу, легкую, как шелк, и прочную, как сталь. Шеара, назвал ее колдун, «Солнечная кожа», дар глубокой древности из школы Митраль. Мимара, сбросив свои лохмотья, надела ее прямо на голое тело. Кольчуга облегала талию и бедра, согревая, словно вторая кожа. Мимара сунула Хоры поглубже в сапоги, чтобы они не убили древнюю магию. Потом откопали бронзовый нож, покрытый рунами, которые мерцали, когда свет падал под определенным углом. Его Мимара тоже взяла, в дополнение к бедному Валику.

И наконец, показался золотой футляр из сновидений Акхеймиона.

– Сломан, – пробормотал старик с неким ужасом.

Она смотрела, как колдун пытался вскрыть тубу, а потом осторожно извлек свернутую карту из тонкого пергамента.

Они вышли из Турели, похожие на привидения от пыли и грязи, засыпавшей их. Занимался рассвет. Стены темными, холодными силуэтами маячили на фоне золотистого неба. Последние струйки дыма вились над пеплом и углями. Стояла звенящая тишина, если не считать пения птиц.

Костер догорел, оставив дымящуюся груду углей. Все, что осталось от Ниль’гиккаса, – его стальная кольчуга, которая лежала, невредимая, в черной золе. Колдун осторожно потащил ее, покрытую прахом. Мимара посыпала им лезвие своего нового ножа и, не дыша, ссыпала в покрытый рунами мешочек…

– Смотри, – сказал колдун треснувшим голосом.

Она обернулась и увидела фигуру, следящую за ними через трещину в стене. Сарл, поняла она после некоторого смятения, различив ухмылку сержанта на чужом лице. Нет, Капитан, дошло до нее, оцепеневшей. Сарл вплел волосы отрубленной головы Косотера себе в бороду, и это лицо с распяленными стрелой, губами покачивалось между ног сержанта, кивало, маниакально ухмылялось.

«Иногда и мертвые скачут! – вспомнила она вопли безумного сержанта на пыльных равнинах. – Бывает, что и старики просыпаются с глазами младенцев! А волки…»

Сарл. Последний шкуродер.

Она закончила ссыпать пепел, а колдун наконец вытащил кольчугу из груды и встряхнул, подняв тучу дыма. Потом примерил на себя. Слишком большая, без крючков и застежек, она висела у него на плечах, как плащ, переливаясь от черного к серебристому.

Сарл, застыв среди каменных клыков, не уходил. Солнце согревало мир за его спиной.

Они снова сели лицом друг к другу, как отец и дочь. Опять угостили друг друга, облизав пальцы. На этот раз прах был скорее белым, а не черным, и сила, пробежавшая по телу, имела печальный оттенок. Капитан и безумный сержант так и смотрели на них, когда они обернулись.

Мимара решила, что пора наконец что-то сказать. Но даже издалека разглядела, что лицо его обагрено кровью. И выглядело оно очень скверно.

– Настоящая мясорубка!

Чудом залетевший сюда дубовый лист, кружась в воздухе, опустился перед ней. Она подняла его. Багровые прожилки испещряли восковую зеленую поверхность. Поддавшись безотчетному импульсу, она достала мешочек Клирика и, высыпав немного праха на лист, завернула его. Не сводя глаз с Сарла, она положила крохотный сверток на мраморный обломок, торчащий из земли перед ней, – плечо без руки.

– Что ты делаешь? – спросил Акхеймион.

– Не знаю.

Скальпер смотрел на них пристально и напряженно, как голодное животное. Они слышали, как в горле у него заклокотало…

А потом на горизонте показались шранки. Мимара прижала руки к животу под своей броней.

– Идем, – сказала она старому колдуну. – Я устала от Сауглиша.

Герои среди нас – настоящие рабы. Бросаясь к границам смерти, они, единственные, чувствуют, как врезаются в них кандалы. И они приходят в исступление. И сражаются.

У нас столько свободы, насколько пускают нас цепи. Только те, кто осмелится отринуть все, поистине свободны.

Суортагаль «Эпимедитации»

Конец лета, 20-й год Новой Империи (4132 год Бивня),

Куниюри

Они бежали по лесам и долинам прежней Куниюри, незащищенные и стремительные, как никогда в их неспокойной жизни. Прошла неделя, прежде чем тощие настигли их.

Началась безумная ночь.

Как просто они появились на фоне идиллических лесов. Шранки. Голодные толпы шранков. Ночной кошмар, от которого хочется проснуться. Колдун объяснил их происхождение. В далекие времена инхорои использовали Текне, чтобы исказить основу Нелюдей.

– Они хотели властвовать над миром, – сказал он, – и потому создали племя тварей, которые будут преследовать только их врагов, а так питаться ползучими низшими созданиями земли.

Два беглеца старались двигаться днем, но часто на них нападали независимо от времени суток. Старый колдун предпочел бы пролететь над нападающими, но Мимара отказалась бросить Хоры. И каждую ночь им приходилось искать места повыше, где можно спастись под защитой чар.

Каждый раз все было одинаково. Старый колдун поручал ей сидеть рядом, заботясь о том, чтобы Хоры не оказались слишком близко к волшебному свету. И принимался бормотать, как безумец, атакуя воющее племя смертельными огнями. Это их не останавливало. Они никогда не отступали, даже когда дым от горящих тел столбом поднимался к небу. Они бросались на пылающие дуги, обрушиваясь на них с криками и сопением. В руках у них были грубо обтесанные топоры, молоты и мечи. На теле болтались железные полоски брони. Их вели атаманы, увешанные тотемами и символами. И их безумные лица, неотличимые от фарфорового, совершенного лица Ниль’гиккаса, не искаженного никаким выражением, в ярости обезображивались такими гримасами и складками, по сравнению с которыми лицо Сарла было юным и гладким…

Колдун подпускал их поближе, а потом обрушивал на них столько молний, что создавалось впечатление, что они вдвоем в пылающем прозрачном шаре спустились в Ад. И пока Мимара прижималась к земле, он сек их блистающими Циркулями Ношаинрау. Величественное и страшное зрелище. А они все прибывали, ночь за ночью, и их собачьи фаллосы тыкались в их мерзкие животы.

Редкая ночь проходила без них, но тогда они являлись во сне, ночные кошмары, от которых Мимара вскрикивала, не признаваясь в этом при пробуждении.

Еды было мало, так что они плакали от счастья, когда удавалось подбить редкого оленя. Однажды, на краю заросшего тростником болота, Друзу удалось завалить большое, старое животное, которое он назвал мускусным быком. От одного запаха ее затошнило, и сразу вспомнилось детство в борделе. И все же они набросились на него, как голодные собаки. Москиты так одолевали их, что колдуну пришлось поднять против них защитные чары.