Летом пошел в партизаны.

– Как это получилось, как вы на них вышли?

– Случай был очень интересный. Как в сказке. В наш дивизион попал приписной состав. Среди приписного состава были рядовые солдаты и офицер. Тоже лейтенант, участник Гражданской войны, друг моего отца. Председатель одного из наших колхозов. Когда в окружении были, и воевали уже не как артиллеристы, а как стрелки, этот Кочан Василий Васильевич в память об отце меня все время берег. Потом мы с ним в лагере в Кременчуге встретились. Когда я бежал, около Мозыря в одну деревню зашел перекусить. Просить не надо было – люди понимали. Везде относились очень хорошо. Помню, на Украине: «Что хочешь, детина?» – «Насыпай, хозяйка!» Везде помогали. Встретил одного человека, разговорились, я сказал, что сам из Лепеля. Он говорит: «Тут тоже шел из Лепеля. Пожилой, с корзиночкой, в полушубке». Сразу подумал, что это Кочан. А где остановился? В том доме. Пошел – точно он. Мы с ним пошли. Шли несколько дней. Перед Бобруйском зашли в один дом вдвоем. Там была женщина, видимо, учительница. Начитанная, эрудированная. Разговорились. Откуда, что, где немцы. Ведем разговор: «Посидите, я сейчас приду». Она вышла. Там перегородка. Открывается дверь, оттуда выходит мужчина: «Хочу вас порадовать». – Знаете, прошло столько лет, а я не могу спокойно говорить об этом (плачет. – А.Д.). – «Немцев погнали от Москвы! Полный разгром! Тут будут большие дела. Развертывается массовое партизанское движение. Предлагаю вам два варианта. Если ослабли, не можете идти – оставайтесь, найдем жилье, работу, потом будете вместе с нами. Если есть силы, лучше идите домой. Вы лучше знаете свою местность, людей – там вы больше принесете пользы. Посоветуйтесь». Решили – пойдем домой. Мы с ним шли и в предпоследний день опять разошлись. Он зашел в один дом, я – в другой. Говорит: «Иди, я тебя потом догоню». Он крепче меня был. Кто-то прошел, подумал, что это я. Стал догонять. Я зашел в дом, где он останавливался, мне говорят, он уже ушел. Он крепче, на сутки пришел домой раньше. Он председатель колхоза, член партии. У него были друзья, но были и враги. Кто-то донес. Из их деревни были полицейские, больше 20 человек. Из нашей деревни ни одного, кроме Аркадия. Через неделю его арестовали и расстреляли. Пусть бы он остался в Могилевской области. А тут на месте погиб.

Я стал идти запутными дорогами. На Украине села большие, не такие, как в Белоруссии. Несколько сотен дворов, несколько улиц. Утречком встал, еще не завтракал. Меньше немцев, пойду. Подхожу, солнце встает. Женщина пожилая: «Сынок, не иди сюда. Немцев полно». – На Украине всех русских зовут «москали». – «Один москаль шел, немцы его били, сказала, что мой сын, его отпустили. Мне больше не поверят, что второй сын». Она одного спасла человека и караулит, чтобы другой не попал! Прошел благополучно. Люди очень тепло относились! Тут недалеко от нашей деревни, километров 35. Зимой шел, мороз, декабрь. Впереди кто-то едет на лошади. Останавливается, стреляет. Может, немцы или молодежь какая. Они останавливаются, я спрячусь. Они поехали, я иду. Видно, на горке впереди большая деревня. Думаю, там переночую. Они проехали, я их не вижу. Не доезжая той деревни, еще одна деревушка, поперек дороги. Иду, справа домик небольшой стоит, кто-то стучит. Посмотрел, машет рукой. Подхожу к окну. Показывает, иди в дом: «Кто ты, я знаю. Кто впереди тебя ехал, ты не знаешь, – это начальник полиции. Если попадешься – живьем кожу сорвут. Не бойся. Лезь на печку». Уснул. Разбудил, покормил меня. А там, где я думал ночевать, там был немецкий гарнизон. Он меня обвел стороной. После войны волей судьбы недалеко от этой деревни я работал директором школы. Я спросил, как его зовут. Думаю, надо сходить к старику, сказать ему спасибо. Купил сувениры, взял водку, сел на велосипед и поехал. Приезжаю туда: «Здравствуйте». – «Здравствуйте. А кто таки ты будешь?» – «Я в 1941 году проходил. Вы меня спасли». – «Эй! Да что я тебя одного спас?! Заходи домой!» Позвали людей. Достал окорок. Самогонки принес. Просидели целый день, вспоминали. Я не большой любитель водки, а там выпил порядочно. Сел на велосипед, еду обратно, абсолютно не пьяный. Иногда рюмочку выпьешь, чувствуешь опьянение. А там такое настроение, взаимопонимание, добрые мысли – подбадривают человека. Держали потом с ним связь. Сын его работал в нашем городе, его придавило насмерть. Потом и старик умер. Хороший старик.

Так вот, когда я пришел, а у меня три брата. Старший брат погиб, второй был в армии, в окружении – вернулся, младший тоже учительствовал. В соседней деревне был товарищ старшего брата Анатолий Адамович Марунько. До войны был директором школы, потом в армии был летчиком, оттуда его направили для организации партизанского движения. Все было конспиративно. Однажды ко мне на лыжах один приходит: «Ты знаешь, ночью самолет летел и вот пачка листовок. Давай листовки распространим». Листовки были о разгроме немцев под Москвой, о событиях на фронте. Каждое слово правды подбадривает людей, приносит радость. Сразу я не сообразил, что целую пачку самолет не может выбросить. Оказывается, листовки печатались в нашей типографии. Их передали хлопцам, чтобы распространили, а они меня привлекли. Мы на лыжах пошли по деревням и разнесли эти листовки.

Потом стали партизаны громить гарнизоны, заготовительные немецкие пункты. А немцы сожгли деревню, расстреляли всех жителей. Это навело ужас, казалось, что и нас может такое постичь. Мы не знали, что эта деревня помогала первому партизанскому отряду. Мы думали, что немцы ее сожгли просто так. Это от нас километров 20. Оказывается, там была стычка немцев с партизанами, и они эту деревню сожгли. У нас по деревням было много окруженцев. В нашей деревне больше десятка. Их немцы стали брать на учет и стали их брать насильно в полицию. Они там побудут день-два и убегут. Один убежал, записано, что он из нашей деревни, приехали немцы, собрали всех жителей у дома, где он жил, и дом сожгли. Хотя он совершенно чужой человек. И я в этой куче был. У нас был такой мужик забавный. Мы решили, что нас будут расстреливать на кладбище. Так нам казалось. Он говорит: «Я крикну, а вы разбегайтесь в разные стороны. Всех не убьют». Дом сожгли, а нас распустили. Я знал, что действуют партизанские отряды. Пошел искать партизан. Главное, иду и… след моего младшего брата. Подковка на сапоге отломана. Потом с ним встретились. Разыграли представление о насильном угоне в партизаны. В одну ночь ушел я, Борис, Анна, Иван Гаврилов и Катя. Это лето 1942 года. Отряд размещался в лесу, в трех километрах от немецкого гарнизона. Жили в шалашах. Было уже тепло. Было уже два отряда. Один отряд организовал под Лепелем Лобанок, а второй в Ушачах – Дубровский. Потом объединились в бригаду Дубова, Дубровский командиром, а Лобанок – комиссаром.

– Вас проверяли?

– Принимали на общем собрании партизан. Приходишь туда, день, два проходит. А потом общее собрание. Задают вопросы. Надо сказать, что если брата приняли, то и его примут, но вопросы задавали с пристрастием. Кроме того, людей готовили для перевода в партизаны.

– То, что вы были в плену, учитывалось?

– Это не играло роли. Там большинство было пленных или окруженцев, которые потом пошли в партизаны.

Надо было готовиться к зиме. Наш отряд тогда послали искать место в лесном массиве Березинского заповедника – место болотистое, среди болот есть отдельные сухопутные островки. Нашли проходы. Землянки делали большие, человек на 20–30. Нашлись мастера. Делали очаги. Построили баню, госпиталь (целый дом перевезли из деревни). И другие отряды прибыли сюда. Целый городок. Стало уже 4 отряда. Люди массово пошли в партизаны. Притянули с колхозной электростанции генератор, локомобиль с Ушачей – сделали электростанцию. В землянках был электрический свет.