Как ни тяжело было гасконцу снести такое оскорбление, все же он нашел в себе силы сдержаться.

– Да, это низость, я признаю. Но мы должны пойти на нее, чтобы предотвратить другие, более страшные низости. Мы ведь не хотим повторения сентябрьской резни и тому подобных ужасов? Вы же не колебались, когда приводили в действие мельницу, затянувшую в свои жернова жирондистов. Два десятка голов легли под нож гильотины. И каких голов! А сейчас вы вдруг проявляете щепетильность, хотя речь идет всего лишь о какой-то девчонке. Мы не можем позволить себе быть разборчивыми в средствах. Путь, который я избрал, непременно приведет нас к цели. И это единственный надежный путь.

– Не единственный. Можно было бы поискать другие, не менее результативные. Нужно только немного терпения.

– Терпения! О каком терпении вы говорите, когда королеву истязают и оскорбляют в тюрьме, когда ее могут в любой момент осудить и обречь на позорную смерть вместе с детьми? Какое может быть терпение, когда маленький король Франции находится в руках убийц, которые издеваются над ним и мучат его? Неужели вы не понимаете, что между нами и силами зла, которые стремятся уничтожить членов королевской семьи, идет борьба на опережение? И вы можете говорить о терпении? Вы готовы лить слезы из-за ничтожной девчонки, которой мы всего-навсего навязываем нежеланный – пока нежеланный – брак. Где ваше чувство справедливости, Андре?

– Там же, где моя совесть, – последовал яростный ответ. – Не я виноват в страданиях королевы, посему…

– …посему вы будете виноваты в их затягивании, если пренебрежете средством, способным положить им конец.

– Королева сама не пожелала бы себе свободы и безопасности такой ценой.

– Она не только королева, но и мать. И согласится принять любую жертву ради свободы и безопасности своих детей.

– Значит, остается моя совесть, которая не позволит мне уплатить такую цену. Бесполезно спорить со мной, Жан. Я не допущу, чтобы ваш план осуществился.

– Не допустите? Вы? – И вдруг, совершенно неожиданно, де Бац расхохотался. Ему пришло на ум одно соображение, которое он совсем упустил из виду, ослепленный гневом. – Так вы не допустите этого? – совершенно другим, насмешливым тоном воскликнул он. – Что ж, вперед, друг мой! Помешайте этому браку.

– Именно так я и намерен поступить.

– И как же вы этого добьетесь, если не секрет?

– Я немедленно иду к Фреям.

– Просить руки Леопольдины? Но даже и в этом случае вам не добиться своего, если только вы не внушите им, что вы могущественнее Шабо. Как же вы наивны, Андре! Вы воображаете, будто сумеете разжалобить алчных евреев несчастной судьбой Леопольдины, когда им грозит нужда и голод? Боже, как вы забавны! Вы переживаете за их сестру больше их самих, и это притом, что у вас нет намерения сделать ее своей женой или любовницей. Неужели вы не видите, насколько вы смешны?

– Не могу согласиться. Никогда не считал человека смешным только потому, что он не так подл, как его окружение.

– Под окружением вы, конечно, подразумеваете меня? Ну-ну, я как-нибудь стерплю ваш лестный эпитет. Отнесем опрометчивость ваших высказываний на счет рыцарского негодования.

– Так или иначе, я не допущу этого брака, и да поможет мне Бог.

– Боюсь, это непосильное дело даже для такого донкихота. Вы можете разве что убить Шабо и отправиться на эшафот. Не стоит биться головой о стену чувств, mon petit. Оставьте это. У нас важная миссия. Без жертв не обойтись. Мы и сами в любой момент можем стать жертвами. Разве это нас не оправдывает?

– В данном случае – нет. И я не буду в этом участвовать, – решительно заявил Андре-Луи.

Де Бац недовольно пожал плечами и отвернулся.

– Да будет так. В вашем участии нет никакой необходимости. Делу дан ход. Остановить его у вас не хватит сил. Можете успокоить этим свою совесть. Остальное произойдет само собой.

Барон был прав. Пока друзья спорили, события уже развивались полным ходом. Юний, охваченный паникой, не собирался терять время, и судьба, в союзе с де Бацем, к нему благоволила. В тот день после заседания Конвента Шабо отправился обедать к Фреям.

Леопольдина сидела за столом на своем обычном месте и вся пылала от смущения. Все более и более откровенные взгляды Шабо совершенно лишили девушку аппетита. Всякий раз, когда депутат хватал ее мягкую, округлую руку и пожирал похотливыми глазами свою маленькую куропаточку, как он ее называл, кожа Леопольдины покрывалась мурашками. За несколько дней до этого Эмманюэль, заметивший любовные поползновения бывшего капуцина, предложил брату не приглашать Леопольдину за стол, когда приходит Шабо, и Юний был склонен согласиться. Но сегодня все изменилось. Поведение депутата, которое прежде пугало Эмманюэля и вызывало досаду у Юния, теперь принималось благосклонно.

Когда с едой было покончено и пресытившийся Шабо, расстегнув сальный редингот, непринужденно откинулся на спинку стула, Юний начал наступление. Леопольдина ушла заниматься домашними делами, и трое мужчин остались одни. Эмманюэль нервничал и суетился; Юний, несмотря на внутреннюю обеспокоенность, казался бесстрастным, словно восточный идол.

– У вас есть экономка, Шабо.

– Да уж, – подтвердил депутат с отвращением.

– Она опасна. Вы должны от нее избавиться. Однажды она продаст вас. Эта женщина уже приходила ко мне, требовала денег за молчание насчет наших операций с корсарами. Это не та особа, которую вам следует держать при себе.

Шабо встревожился. Он выругался, непристойно и энергично. Эта баба – подлая шлюха, наглая и злобная. Не хватало только, чтобы она оказалась еще и шантажисткой.

– Но что, в конце концов, я могу поделать? – заключил он жалобно.

– Вы можете выпроводить ее вон, пока она еще не в состоянии серьезно скомпрометировать вас. Такая женщина недостойна находиться подле выдающегося патриота вроде вас.

Шабо поскреб лохматый затылок и кивнул.

– Все это правильно. К несчастью, наши отношения зашли чересчур далеко. Вы, должно быть, не заметили, но она скоро станет матерью.

Это заявление на мгновение выбило Юния из колеи. Но только на мгновение.

– Тем больше оснований от нее избавиться.

– Вы не поняли. Она утверждает, что отец будущего патриота – я.

– Это правда? – раздался дрожащий голос Эмманюэля.

Шабо набрал в легкие воздуха, надул щеки и с шумом выдохнул. Потом выразительно пожал плечами. Упреки такого рода его ничуть не беспокоили.

– Похоже на то. Что пользы теперь рвать на себе волосы? Обычная человеческая слабость. Я не создан для целибата.

– Вам следовало бы жениться, – сурово сказал Юний.

– Я уже подумывал об этом.

– Женитьба дала бы вам веские основания избавиться от этой косоглазой ведьмы. Не можете же вы держать жену и любовницу под одной крышей. Даже Бержер должна это понимать. Возможно, в этом случае она будет настроена менее мстительно, чем если вы выставите ее на улицу по какой-то другой причине.