Можно, конечно, и спрятаться – залечь на дно на какое-то время. Так было бы даже лучше. Но как тогда быть с плащом? Маркиз отдавал себе отчет, что его только что спас – да, именно спас! – родной брат. При обычных обстоятельствах такое и вообразить было невозможно. И, разумеется, никто не мешает ему раздобыть новый плащ. Почему бы и нет? Но это будет не его плащ.

Его плащ сейчас у какого-то пастуха.

У Маркиза де Карабаса всегда имелся план. Более того, у него всегда имелся еще и запасной план. А помимо всех этих планов у него был план настоящий, о котором даже ему самому не полагалось знать – на тот случай, если первоначальный и запасной планы вдруг решат пойти прахом.

Но сейчас – как ни больно себе в этом признаваться – никакого плана у Маркиза не было. Даже нормального, скучного, очевидного плана, который можно смело выбросить, как только ситуация сделается сложной. Сейчас у него была только потребность, и она вела его – как стремление к пище, любви или безопасности вело тех, кого Маркиз считал второстепенными видами.

Да, плана у него не было. Он просто хотел получить назад свой плащ.

Маркиз де Карабас пустился в путь.

В кармане у него лежал конверт с любовным стихотворением, сам он был закутан в мокрое одеяло и вдобавок ненавидел собственного брата за то, что тот его спас.

Когда создаешь себя с чистого листа, поневоле нужен какой-то образец – что-то, к чему можно стремиться или от чего отталкиваться. Все то, чем ты хочешь быть или, наоборот, чем категорически быть не намерен.

Маркиз прекрасно знал, кем не хотел быть в детские годы: он точно не собирался становиться похожим на Перегрина. Вообще-то он ни на кого не хотел быть похожим. Он просто хотел быть элегантным, неуловимым, блистательным и, самое главное, неповторимым.

Совсем как Перегрин.

* * *

Штука в том (и об этом Маркизу рассказал беглый пастух, которому тот когда-то помог переправиться через Тайберн навстречу свободе и короткой, но счастливой жизни полкового затейника в лагере Римского Легиона, ожидавшего на том берегу приказаний, которые никогда не будут отданы), что пастухи никогда не заставляют тебя что-то делать. Нет, они просто берут твои самые естественные побуждения и желания и как следует подогревают и усиливают. И в итоге ты поступаешь совершенно естественно для себя – но именно так, как им и было нужно.

Маркиз вспомнил все это, а потом снова забыл, потому что его пугало одиночество.

До этого самого момента он и понятия не имел, как на самом деле боится одиночества, и подивился, какое счастье охватило его при виде еще нескольких путников, направлявшихся в ту же сторону, что и он.

– Рад, что ты здесь, – сообщил один из них.

– Рад, что ты здесь, – добавил другой.

– Я тоже рад, что я здесь, – отозвался Маркиз.

Куда он шел? Куда они все шли? Но как же все-таки здорово, что им оказалось по пути! Вместе оно как-то спокойнее.

– Хорошо быть вместе, – со счастливым вздохом сказала худая белая женщина.

Еще бы.

– Хорошо быть вместе, – сказал Маркиз.

– Истинно так. Хорошо быть вместе, – вставил его сосед с другой стороны.

Что-то в этой личности показалось ему знакомым. У него были громадные уши, что твои веера, и нос, похожий на толстую серо-зеленую змею. Маркиз даже задумался, не встречались ли они раньше, и попытался припомнить, где именно, но тут его легонько постучал по плечу человек с большим посохом. На конце посоха был крюк.

– Мы же не хотим сбиться с ноги, правда? – рассудительно заметил он, и Маркиз подумал: «Конечно, нет», – и наддал, и снова попал с ними в ногу.

– Вот и хорошо. С ноги собьешься, в себя не вернешься, – одобрил человек с посохом и пошел дальше.

– С ноги собьешься, в себя не вернешься, – повторил Маркиз вслух, поражаясь, как он умудрился проморгать такую очевидную, такую основополагающую истину. И только крошечная часть его сознания скептически, но откуда-то издалека поинтересовалась, что же все это значит.

Они пришли туда, куда шли, и это было так хорошо – находиться среди друзей!

Время в этом месте шло как-то странно, но вскоре Маркизу и его другу с серо-зеленой физиономией и длинным носом дали работу – самую настоящую, всамделишную работу, и состояла она в следующем: они избавлялись от тех членов стада, которые больше не могли ни шевелиться, ни приносить пользу. Они забирали на переработку последнее из того, что могло пригодиться, – шерсть и сало, а останки тащили к яме и сбрасывали туда. Смены были долгие и утомительные, а работа – грязная, но Маркиз и его напарник делали ее вместе и отлично шагали в ногу.

Уже несколько дней они трудились в паре и страшно гордились собой, когда Маркиз вдруг заметил нечто необычное и, прямо скажем, раздражающее. Объявился кто-то новый – и пытался теперь привлечь его внимание.

– Я следил за тобой, – прошептал незнакомец. – Знаю, ты этого не хотел, но нужда заставила.

Маркиз не понял, о чем тот толкует.

– У меня есть план побега, но сначала нужно тебя разбудить, – сообщил незнакомец. – Пожалуйста, давай, просыпайся.

Маркиз вовсе не спал. Он снова подумал, что не понимает, что там несет этот чужак. Почему он решил, будто Маркиз спит? Он бы возразил что-нибудь, но ему надо было работать. Он размышлял над этим, свежуя очередного бывшего члена стада, пока не пришел к выводу, что ему все-таки есть что сказать. Есть как объяснить, почему этот человек так его раздражает.

– Работать – хорошо, – заявил Маркиз.

Его друг, тот, что с длинным гибким носом и большими ушами, кивнул в ответ.

Они продолжили работать. Его друг подтащил к яме останки нескольких бывших членов стада и швырнул вниз. Яма была преглубокая.

Маркиз попробовал не обращать внимания на чужака, который теперь торчал прямо у него за спиной. Он немало расстроился, когда что-то закрыло ему рот, а руки стянуло за спину и связало вместе. Он не очень понимал, что ему теперь делать; его охватило неприятное чувство, что он сбился с ноги и потерял стадо. Маркиз уже собрался пожаловаться, позвать друга на помощь, но его губы оказались плотно прижаты друг к другу, так что наружу вырывались только какие-то совсем бесполезные звуки.

– Это я, – настойчиво зашептал позади него голос. – Перегрин, твой брат. Тебя поймали пастухи. Нужно срочно тебя отсюда вытаскивать. – И добавил: – Ой-ой.

Послышался звук, будто кто-то лаял. Он приближался: тонкий визг, вдруг обратившийся в победоносный вой, на который тотчас отозвались другие такие же – со всех сторон.

– Где брат твой? – рявкнул голос.

Другой голос – низкий, слоновый – в ответ пробурчал:

– Он пошел туда. С тем, другим.

– С другим?