– А как он выглядел? – спросил я. Мне очень хотелось представить себе табиба.

– Жалко, что нет у меня фотографии… Он с первого взгляда внушал уважение. Голова седая, длинная седая борода, а глаза такие ясные, такие мудрые. И проницательные – в душу тебе глядят. Держался прямо, никогда не сутулился. Учителю был 81, когда мы встретились. А покинул он этот мир 94-летним старцем.

* * *

Мы помолчали. Я понимал, что Мухитдину Имамовичу тяжело это вспоминать, и не стал задавать ему вопросов об уходе табиба.

– Ну, а когда не стало учителя, наступили для меня трудные времена. Лечить я не имел права: у меня был диплом инженера, а не врача, да к тому же восточная медицина в те времена в Советском Союзе не признавалась наукой. Абдулхакиму Бобо разрешали заниматься частной практикой, потому что у него лечилось местное начальство. Но у меня таких шансов не было…

И тут снова пришел на помощь Его Величество Случай. Мухитдин Инамович узнал о талантливом физике – Абраме Самуиловиче Магаршаке, который руководил научно-исследовательской лабораторией дистанционной диагностики. Эта лаборатория принадлежала Институту общей физики и геохимии Академии Наук в Москве. По счастью, в Намангане, при педагогическом институте, был создан филиал этой лаборатории. Умаров пошел знакомиться с Магаршаком. Для начала предложил физику, что, прослушав его пульс, расскажет, чем он болеет. Получив точное перечисление своих заболеваний, пораженный физик сказал лекарю: будем работать вместе… Он слышал, конечно, о пульсодиагностике и раньше, но теперь убедился, что по пульсу можно получать огромную биомедицинскую информацию, что пульс на колебательном уровне артерии дает полный отчет о работе сердца, печени, и всех других внутренних органов. Мало того – пульс, очевидно, дает знать и об инородном теле…

– Можешь ты «услышать» первую раковую клетку в организме? – спросил как-то физик у Умарова. Тот ответил:

– Не только слышу, но могу ее и отторгнуть.

Магаршак и его коллеги решили с помощью Умарова создать пульсодиагностический прибор. Мухитдин Имамович стал научным сотрудником лаборатории, а вскоре и заведующим сектором медицинской диагностики.

Вот так доктор-табиб оказался в кругу крупных ученых. И, наконец, состоялась его встреча с известным физиком Прохоровым, который своим научным авторитетом поддержал восточную медицину и, в частности, ту ветвь ее, которую взращивал Умаров.

Наконец-то перед Умаровым открылась широкая дорога. В 1985 году министр здравоохранения разрешил ему лечить больных в московских больницах. Он получил право заниматься своим любимым делом не только в родном Узбекистане, но и по всему Союзу. У него десятки учеников. При его участии центры восточной медицины были созданы и в Москве, и в Намангане, и во Владивостоке, и в Хабаровске.

…Я слушал этот поразительный рассказ и думал: сколько трудностей преодолел этот спокойный, неторопливый с виду человек! И достиг того, чего, казалось бы, достичь было невозможно… Да, он хорошо отблагодарил своего учителя. Он достойно продолжил его дело.

А доктор, закончив свой немногословный рассказ, сидел передо мной и задумчиво дымил сигаретой. Казалось, он сейчас где-то далеко, может быть, там, в Москве, где он, почти не говоривший тогда по-русски, нашел таких замечательных друзей…

Он снова закурил – не знаю уж, в который раз – и я, не удержавшись, спросил:

– Как же вы, врач, себя не бережете?

Он пожал плечами:

– Не так уж это вредно. Даже и польза есть: стрессы снимает… И я не установил в своей практике, что курение меняет строение клетки.

Господи, – подумал я, – чего он там только не прослеживает в своей практике! И тут у меня вдруг вырвалось:

– Может быть, вы и СПИДом занимаетесь?

Доктор спокойно кивнул:

– Понемногу. Практики мало: больных СПИДом изолируют… Но двух больных, мужа и жену, мне удалось взять на леченье. Договорился я с Покровским – и три года их лечу… Лет через шесть – посмотрим…

– А как они сейчас?

– Очень хорошо. Держу вирус под контролем.

Пока шли эти удивительные разговоры, принесли нам лекарства – бумажный пакет с травами. Мы открыли его – и я почувствовал аромат горных лугов, согретых солнцем…

Доктор дал последние наставления – как принимать лекарства, какая нужна диета – он, например, не рекомендовал употреблять молоко, а баклажаны и говядину просто запретил есть: они способствуют появлению раковых заболеваний.

Пора было уезжать. Произнесли короткую молитву, завершившуюся словом «Амен». Нас провожали до калитки, и когда, прощаясь, Мухитдин Инамович пожимал мне руку, я заметил, что и это он делает как-то по-своему. Он обхватил мою руку своими двумя, легко, не сжимая. Пальцы у него были длинные, как у музыканта… Да, это были необычные руки. Руки, приносящие добро тысячам людей.

Пока маму готовили к осмотру, я рассказывал доктору Пейсу, как мы ездили к его коллеге в Наманган. Мы сидели в уютном кабинете, он – за письменным столом, я – напротив. И как только я отводил взгляд от лица доктора, мне невольно бросались в глаза многочисленные дипломы и удостоверения, развешенные в застекленных рамках на стене за его спиной.

На этот раз доктор Пейс был более сдержан и, видно, с нетерпением ожидал моего рассказа. Но и я, зная его скептицизм, старался быть сдержанным и кратким.

– Он прослушал пульс и все рассказал… А ведь мы в первый раз увиделись…

– Что же именно рассказал? Что значит – «все»?

– Ну… Он уверен, что у мамы все началось после выкидыша, когда ей неудачно сделали чистку… Он на матке… – я запнулся. – Увидел две царапины. Они и стали причиной, оттуда все и пошло…

Я замолчал. Молчал и доктор. А мне было очень трудно продолжать, я и сам понимал, каким странным кажется ему мой рассказ.

– Понимаете, теперь уже, конечно, дело не в этом. Доктор Умаров говорит, что уже в печень пошло… – Тут я поймал себя на том, что выражаюсь в манере лекаря – то есть так же просто, как он, не стараясь употреблять медицинские термины…

– В печень? – Доктор Пейс покачал головой. – Я брал кровь на анализ печени. Анализ этого не подтвердил… А чем же он лечит маму?

– Сбором трав.

– Каких?

– Сбор составлен специально для нее. В его аптеке – сотни трав…

– М-да… Американские индейцы тоже лечились травами. Но ведь это было так давно. Столетия прошли… – Пейс сказал это таким тоном, что ясно было: возвращение к прошлому он считает нелепостью уже по одному тому, что это – прошлое…

Шла незримая борьба настоящего и прошлого. На стороне доктора Пейса – представителя настоящего – была прогрессивная наука с рентгеном, анализами, биопсией и другими объективными доказательствами ее правоты. А на моей стороне, у меня, как бы представляющего здесь наманганского лекаря, были пока лишь бездоказательные слова – и ссылки на неизвестную доктору Пейсу древнюю науку…