— Его будут судить?

— Безусловно. И судом показательным. А сейчас мне хотелось бы сделать вам очную ставку с ним…

Тимофей дернулся в коротком ознобе. Натянул поплотнее на плечи шинель. Сон волнами то накатывался на него, то отступал.

…Куцеволов вошел прямой, ровным, армейским шагом, словно желая подчеркнуть, что он строевой офицер. Недовольно покосился на вошедшего вслед за ним конвойного. И улыбнулся криво уголком рта, когда Вериго сделал конвойному знак удалиться.

Борода у Куцеволова теперь была сбрита. Оттого особенно бледным казалось его узкое лицо.

Заметив Тимофея, он чуть запнулся, но тут же справился с собой, приветственно поднял правую руку и сел на стул, предложенный ему Вериго.

— Вы продолжаете упорствовать в своих показаниях, Куцеволов, что не пытались бросить под поезд Бурмакина?

Куцеволов помолчал, медленно переводя взгляд с Вериго на Тимофея и как бы тщательнейше взвешивая все, что последует за его ответом. Стиснул в кулак пальцы правой руки, потом слегка развел их и непроизвольно сделал такое движение большим пальцем, будто резким щелчком подбросил вверх монету. Еще подождал.

— Послушайте, гражданин следователь, — заговорил он, наконец, — вы меня давно уже приперли к стене. Я не могу отрицать многих фактов, потому что не хочу перед вами выглядеть жалким, увертливым лжецом. Мне не остается ничего больше, как говорить чистую правду. Да, не скрою, я рассчитываю, что это в какой-то степени облегчит мою участь, я знаю наши, советские законы. Еще раз подтверждаю: жителей таежного поселка, — он показал подбородком в сторону Тимофея, — вырезал мой отряд, я расправился с Петуниным и его женой, я также повинен в смерти Веры Астафьевны. Поймите, Вериго, я не мог иначе. Начиная с выстрелов в будке путевого обходчика, я боролся уже не против Советской власти, а единственно за свою жизнь. Как поступили бы вы на моем месте? Пришли бы е повинной? Не надо красивых слов! В те годы я был бы тут же расстрелян. А я хотел жить. Естественное желание каждого. Но меня подстерегали опасности. после смерти Веры Астафьевны, как мне казалось, смерть отступила и от меня. С той ночи я почувствовал себя свободным человеком, над которым не висит тяжкой угрозой никакое прошлое…

— Куцеволов, я прошу ответить четко и определенно на заданный мною вопрос, — перебил его медленную речь Вериго.

— Я так и отвечаю. Позвольте мне закончить. Я стал свободным от страха человеком. Советским человеком. Да! Да! Поверьте, с тех пор я жил только интересами народа, интересами нашего, социалистического общества и честно служил ему.

— Не лгите! Не кощунствуйте, Куцеволов!

— Вы поймали меня на фальшивых документах. Но эти документы, вы же знаете, касались лишь моего, пусть вымышленного, детства и юности — мне, нужна была биография, чистая от самых своих истоков. А работа моя на государственной службе была вся и всегда на виду, она не нуждалась в подложных справках, как, очевидно, и ваша работа. С документами Петунина я продолжал честный путь Петунина. Теперь я отвечаю: пытался ли я бросить Бурмакина под поезд? Нет! Зачем бы стал я это делать?

Вериго поморщился.

— Не нужно риторики, Куцеволов. Вы стремились избавиться от самого опасного свидетеля.

— Но у меня даже мысли тогда не возникало, что курсант Бурмакин — тот самый мальчик из тайги и для меня чем-то опасен! — возразил Куцеволов. — Наоборот, в тот день я был преисполнен к нему самых теплых, дружеских чувств. Выручил из беды его девушку. С первых же слов знакомства нашего к нему самому почувствовал глубокое расположение. И это чувство с тех пор не покидает меня. Я не могу объяснить, как все это произошло на рельсах, но знаю твердо: я хотел оберечь Бурмакина от проходящего мимо поезда. Понимаю Бурмакина, понимаю причину его ненависти. В этом он последователен. А я люблю его! Просто, по-человечески люблю! И в этом я тоже последователен. Когда он был подсудимым, я сделал все, чтобы снять с него обвинение. И я рад, что мои слова спасли Бурмакина от тяжелого приговора. Теперь он не нуждается в моей поддержке, теперь опасность грозит уже мне. И в воле Бурмакина сказать то, что он захочет.

Он повернулся к Тимофею, повел рукой дружески, приглашающе: «Прошу, говорите». Их взгляды скрестились. Тимофей видел, как застыли в тревожном и злобном ожидании глаза Куцеволова, а на лице между тем светилась ласково-грустная улыбка. Хотелось вскочить, сорвать с Куцеволова эту маску-улыбку, так чтобы остались только уличающие его глаза, которые подменить, замаскировать было невозможно. Но он сдержал себя. Ответил решительно, твердо:

— Повторяю то, что всегда говорил. Он хотел меня бросить под поезд.

У Куцеволова не дрогнул ни единый мускул. Только взгляд он отвел в сторону и медленно сглотнул слюну. Спросил очень тихо:

— Вы жаждете, дорогой юноша, крови Куцеволова, который действительно причинил людям много всякого зла? Или вы этого же хотите и от Петунина, который делал и делает людям только добро? Включая и вас.

— Я хочу справедливости. И хочу, чтобы вас судил народ.

— Всеми правдами и неправдами стараясь приписать мне и то, в чем я не виновен, отнять у меня и последнее, — скорбно добавил Куцеволов. — Что ж, воля ваша, милый юноша. Бейте лежачего. А я… я своего доброго к вам отношения не изменю. — Он встал. — Гражданин следователь, вызывайте конвой.

Но когда, стуча сапогами по каменному полу, вошел конвойный, Куцеволов вдруг метнулся к столу.

— Слушайте, следователь Вериго, вам очень хочется жить? Вам когда-нибудь виделось, что вас приговаривают к смерти, а вы живой? Черт вас возьми, живой, и вам очень хочется жить! — Он ухватился руками за край стола. Теперь кричал уже яростно, торопливо: — Вы бы стали ползать перед следователем на коленях, на что-то надеясь? Или, взвесив все «за» и «против»… Как вы посоветуете, есть мне смысл стать перед вами на колени? И перед этим гаденышем? Судите! Расстреливайте! Плюю я на вас! Но больше не допрашивайте меня.

Его повели. От двери он крикнул еще:

— А я хочу жить!.. Жить хочу!..

Тимофей лежал оцепенело. Глухо постукивало сердце. Лез в уши истеричный голос Куцеволова. Потом словно бы дверь за ним захлопнулась — стало тихо. Только посапывал нк кровати Виктор.

И опять Тимофея закачало на волнах. Он плотнее зажмурил глаза, и в наползающей истоме крепкого сна еще промелькнули перепутано и отрывчато:

…Взволнованный Гуськов: «Ты слышал: Куцеволов повесился…»

…Лекция для слушателей военной академии: «Над миром сгущаются тучи новой войны… В Италии, в Германии разгул фашизма… Наш интернациональный долг… Мир неделим…»

…И выпускной вечер… В петлицах вместо «кубиков» — «шпалы».

…Все только и говорят: «Мятеж в Испании… Франко… Интербригады… Добровольцы… Как попасть?»

…Три заявления без ответа. Там французы, поляки, чехи, американцы… Весь мир всколыхнула трагедия Испании… Где же мы?…