Примечание. Это право на такое понимание ведет к полной или частичной невменяемости детей, идиотов, сумасшедших и т. д. Но подобно тому как поступки со стороны их внешнего наличного бытия заключают в себе случайности последствий, так и субъективное наличное бытие содержит неопределенность, относящуюся к власти и силе самосознания и благоразумия, – неопределенность, которая, однако, может приниматься во внимание лишь тогда, когда речь идет об идиотизме, сумасшествии и т. п. и о детском возрасте, ибо лишь такие решающие состояния уничтожают характер мышления и свободы воли и дозволяют рассматривать совершившего поступок, не почитая в нем мыслящего и волю.

§ 121

Всеобщее качество поступка есть вообще его многообразное содержание, сведенное к простой форме всеобщности. Но субъект как особенное, рефлектированное в себя и тем самым противостоящее объективной особенности, имеет в своей цели свое собственное особенное содержание, являющееся определяющей душой поступка. То обстоятельство, что этот момент особенности действующего содержится и осуществляется в поступке, составляет субъективную свободу в ее более конкретном определении, право субъекта находить удовлетворение в поступке.

Прибавление. Я для себя, рефлектированный в себя, представляю собой еще особенное, противостоящее внешности моего поступка. Моя цель составляет его определяющее содержание. Убийство и поджог, например, как всеобщее – еще не мое позитивное содержание как субъекта. Если кто-либо совершил подобные преступления, то спрашивают, почему он их совершил. Убийство произошло не ради убийства, была еще какая-то особенная позитивная цель. Если же мы сказали бы, что убийство было совершено из желания убить, то это желание было бы уже позитивным содержанием субъекта как такового, и деяние есть тогда удовлетворение его воления. Мотив деяния есть, следовательно, ближайшим образом то, что называют моральным, и оно тем самым имеет двойной смысл – всеобщего в умысле и особенного в намерении. Преимущественно в новейшее время стали всегда спрашивать о мотивах поступка, тогда как раньше просто спрашивали: добропорядочен ли этот человек? Исполняет ли он свой долг? Теперь хотят глядеть в душу и предполагают при этом разрыв между объективной стороной поступка и внутренней, субъективной стороной мотивов. Несомненно, определение субъекта рассматривать следует: он хочет нечто, что имеет свое основание в нем; он хочет удовлетворить свое желание, свою страсть. Но доброе и правовое также существует не как природное, а как положенное моей разумностью содержание; моя свобода, сделанная мною содержанием моей воли, есть чистое определение самой моей свободы. Поэтому более высокая моральная точка зрения состоит в том, чтобы находить удовлетворение в поступке, а не в том, чтобы останавливаться на разрыве между самосознанием человека и объективностью деяния – на способе восприятия, который, однако, как во всемирной истории, так и в истории индивидов, имеет свои эпохи.

§ 122

Благодаря этому особенному поступок имеет для меня субъективную ценность, представляет для меня интерес. По сравнению с этой целью, с намерением со стороны содержания, непосредственный аспект поступка в его дальнейшем содержании низведен до средства. Поскольку такая цель есть нечто конечное, она в свою очередь может быть низведена до средства для дальнейшего намерения и т. д. до бесконечности.

§ 123

Для содержания этих целей здесь есть только а) сама формальная деятельность – субъект направляет свою деятельность на то, что он должен рассматривать как свою цель и чему он должен споспешествовать; люди хотят действовать во имя того, чем они интересуются или должны интересоваться как своим. b) Но более определенным содержанием еще абстрактная и формальная свобода субъективности обладает только в своем природном, субъективном наличном бытии, в своих потребностях, склонностях, страстях, мнениях, фантазиях и т. д. Удовлетворение этого содержания есть благо или счастье в их особенных определениях и во всеобщем, есть цель конечности вообще.

Примечание. В качестве точки зрения отношения (§ 108), с которой субъект определяется в своей различенное и, следовательно, имеет значимость особенного, это то место, где появляется содержание природной воли (§ 11); но здесь оно не таково, какое оно есть непосредственно, а выступает как принадлежащее в себе рефлектированной воле, возведено до всеобщей цели, блага или счастья. Это точка зрения мышления, еще не постигающего волю в ее свободе, а рефлектирующего о ее содержании как природном и данном, такова была, например, точка зрения во времена Креза и Солона45.

Прибавление. Поскольку определения счастья преднайдены, они не представляют собой истинных определений свободы, которая истинна для себя лишь в своей самоцели, в добре. Здесь мы можем задать вопрос: имеет ли человек право ставить перед собой такие несвободные цели, основанные лишь на том, что субъект – живое существо? Однако то, что человек – живое существо, не случайно, а соответствует разуму, и он имеет право делать свои потребности своей целью. В том, что кто-либо живет, нет ничего унизительного, и ему не противостоит некая высшая духовность, в которой можно было бы существовать. Лишь возведение преднайденного до из-себя-творимого дает более высокую сферу добра; однако такое различие не заключает в себе несовместимости обеих сторон.

§ 124

Так как и субъективное удовлетворение самого индивида (сюда относится также и признание его в чести и славе) содержится в осуществлении в себе и для себя значимых целей, то как требование, будто желаемой и достижимой является лишь цель такого рода, так и воззрение, согласно которому объективные и субъективные цели взаимно исключают друг друга в волении, представляют собой пустое утверждение абстрактного рассудка. Это утверждение становится даже чем-то дурным, когда оно переходит в воззрение, которое на том основании, что субъективное удовлетворение существует (как это всегда бывает в завершенном деле), приходит к выводу, что оно было существенным намерением действующего, а объективная цель была лишь средством к его осуществлению. Субъект есть ряд его поступков. Если они представляют собой ряд не имеющих ценности свершений, то не имеет ценности и субъективность воления; если же, напротив, ряд деяний индивида по своей природе субстанциален, то такова и внутренняя воля индивида.

Примечание. Право особенности субъекта получить удовлетворение, или, что то же самое, право субъективной свободы, составляет поворотный и центральный пункт в различии между Античностью и Новым временем. Это право в его бесконечности высказано в христианстве и сделано всеобщим действенным принципом новой формы мира. В число ближайших его форм входят любовь, романтическое восприятие мира, стремление индивида к вечному блаженству и т. д., затем моральность и совесть, далее другие формы, которые частью выступят в дальнейшем изложении как принцип гражданского общества и моменты политического устройства, частью же вообще выступают в истории, особенно в истории искусства, науки и философии. Этот принцип особенности есть, несомненно, момент противоположности и во всяком случае ближайшим образом столь же тождествен, со всеобщим, сколь отличен от него. Но абстрактная рефлексия фиксирует этот момент в его отличии от всеобщего и в противоположности ему и создает таким образом воззрение на моральность, согласно которому она существует лишь во враждебности и в борьбе с удовлетворением человеком собственных потребности, – выставляет требование: делать с отвращением то, что велит долг46. Именно это рассудочное понимание (Verstand) создает то психологическое воззрение на историю, которое изощряется в том, чтобы унизить все великие деяния и великих индивидов, умаляя их значение тем, будто главным намерением и движущим мотивом их поступков служили склонности и страсти, также находившие свое удовлетворение в субстанциальной деятельности, такие, как слава, честь и другие следствия этой деятельности, вообще особенная сторона – ее это воззрение предварительно декретировало как нечто дурное; поскольку великие деяния и деятельность, состоящая в ряде таких деяний, создали в мире великое и действовавший индивид обрел вследствие этого власть, честь и славу, то индивиду принадлежит, как утверждают сторонники этого воззрения, не это великое, а только особенное и внешнее, выпавшее благодаря этому на его долю; так как это особенное есть результат, то поэтому оно якобы было и целью, причем даже единственной целью. Подобная рефлексия держится за субъективное в великих индивидах, в котором она сама пребывает, и не замечает в ею же созданной суетности субстанциального в них; это воззрение лакеев по своей психологии, для которых не существует героев не потому, что они не герои, а потому, что сами они лакеи.