Он занял свое место под одобрительный ропот.

Поднялся распорядитель. Это был высокий хмурый мужчина, у которого не хватало терпения на дураков. Хотя он обладал минимальной властью, ему явно доставляло удовольствие руководить более могущественными членами сената.

Вслед за Катоном слово взял Цинна. Его лицо пылало от гнева. Распорядитель кивком головы позволил ему говорить, и сенатор обвел взглядом ряды присутствующих, привлекая их внимание.

– Как многим из вас известно, я состою в родстве с Цезарем после замужества моей дочери, – начал он. – И я пришел сюда не для того, чтобы выступать в его защиту, а чтобы принять участие, как ожидал, в справедливых и заслуженных поздравлениях.

По залу пронесся ропот сторонников Катона, но Цинна ждал с ледяным выражением лица, пока они не затихли.

– Разве не должны мы поздравить человека, который разгромил одного из злейших врагов Рима? Митридат мертв, его армия уничтожена, а вы говорите об осуждении?! Не могу поверить своим ушам. Вместо того чтобы подсчитывать потери в битве против превосходящих сил противника, подумайте о тех невинных людях, оставшихся в живых только потому, что Митридат мертв! Сколько еще наших граждан могло погибнуть к тому времени, когда наши слишком осторожные легионы собрались бы заняться уничтожением врага? Судя по всему, не похоже, чтобы они когда-нибудь приблизились к греческой армии!..

Еще одна волна недовольных криков разорвала тишину. Многие сенаторы с обеих сторон, горя от нетерпения, поднялись, чтобы высказаться. Распорядитель поймал взгляд Цинны и вопросительно поднял брови. Тот, не отличаясь особой грацией, занял свое место.

Сенатор Пранд стоял рядом с Катоном. Это был высокий худощавый человек, он кашлянул и получил разрешение говорить.

– Мой сын, Светоний, – один из тех, с кем Цезарь был в плену у пиратов. У меня есть донесения, указывающие на опасность, исходящую от этого человека. Он действует – ни с кем не советуясь. Вступает в конфликт – не подумав, что существуют другие способы решения проблемы. Его первым и последним ответом на все является слепая атака. У меня есть подробные сведения о казнях и пытках, осуществлявшихся от его имени и не санкционированных сенатом. Заслуженные ветераны вынуждены были вступить в бой ради его личной славы. Я должен согласиться с достопочтенным Катоном, что Цезаря надо пригласить сюда для наказания за его действия. Мы не должны забывать и об обвинениях в пиратстве, выдвинутых против него квестором Правитасом. Если похвалить этого выскочку, что некоторые считают правильным, то мы рискуем своими руками создать еще одного Мария и в конце концов пожалеем о своем великодушии!..

Катон подтолкнул человека, сидевшего рядом с ним. Сенатор Бибилий оступился, поднимаясь со своего места. Его лицо побледнело, на лбу выступили капельки пота. Нарушая традиции, он начал говорить, не дожидаясь разрешения, и его первые слова потерялись в последовавших за этим насмешливых криках.

– …следует исключить из членов сената, – сказал он и сглотнул слюну. – Или лишить воинских званий… Пусть он займется торговлей, имея столько награбленного золота, привезенного с собой…

Пока Бибилий говорил, распорядитель холодно смотрел на него, потом коротким жестом отослал его на свое место. Потом с угрюмым выражением на лице он повернулся к скамьям на противоположной стороне, явно собираясь восстановить равновесие. Слово было дано Крассу. Тот кивнул в благодарность и спокойно осмотрел ряды, пока опять не восстановилась тишина.

– Как же вы боитесь!.. – резко воскликнул он. – Другой Марий, говорите?.. Его племянник? Как?.. Мы же сейчас должны дрожать от ужаса! Меня тошнит от вас. Неужели вы думаете, что наша драгоценная Республика смогла бы выжить без военной силы? Сколько из вас участвовало в успешных кампаниях?

Он окинул взглядом присутствующих, зная, что Катон отслужил только двухгодичный минимум, чтобы добраться до верхушки политической лестницы и командовать войсками. Другие закивали головами, а Катон сдержал зевок и отвернулся.

– У нас есть молодой человек, который знает, как командовать солдатами, – продолжал Красс. – Он собрал небольшую армию и наголову разбил врага, в восемь-девять раз превосходящего его солдат по количеству. Это правда – он действовал, не получив нашего одобрения, но нельзя же было ждать год или два, пока мы закончим обсуждение!..

Распорядитель ловил его взгляд, но Красс не обращал на это внимания.

– Нет, причиной столь ядовитой озлобленности некоторых из нас является тот позорный факт, что этот молодой человек показал ошибочность нашего выбора командиров легионов. Его успех доказывает, что мы действуем без достаточной энергии и скорости, чтобы защитить римские интересы в Греции. Вот что мучает этих людей. Вот одна из основных причин их неприязни по отношению к Цезарю. Позвольте вам напомнить, что этот молодой человек получил дубовый венок в Митилене. Он талантливый и преданный Риму воин, и позор нам, если мы не признаем этого публично. Я слышал тут бормотание Бибилия о лишении его воинского звания и спрашиваю себя: а какими победами может похвастаться Бибилий? Или Катон? А эти намеки Пранда по поводу пиратства! Он прекрасно знает, что обвинения были признаны идиотизмом, когда всплыли все факты. Неудивительно, что сенатор Пранд обошел молчанием такой сложный вопрос, поскольку его сын был среди обвиненных! Мы должны воздать Цезарю почести, которых он заслуживает!

– Достаточно, Красс, – резко прервал распорядитель, довольный тем, что выделил ему достаточно времени, чтобы дать отпор Бибилию. – У обеих сторон была возможность высказаться. Мы можем ставить вопрос на голосование.

Те, кто продолжал стоять, неохотно сели, оглядывая зал и пытаясь предугадать результаты голосования раньше, чем оно началось.

В этот миг распахнулись массивные бронзовые двери, и вошел Помпей, вызвав новый всплеск интереса. С момента смерти дочери, случившейся неделю назад, его не видели ни на собраниях, ни в сенате. Задавалось много вопросов о трагедии и о том, что теперь будет.

Распорядитель указал Помпею, где можно сесть. Вместо этого сенатор подошел к своему месту и остался стоять, дожидаясь, чтобы ему дали слово.

Вздохнув, распорядитель поднял руку. Шум стих, и все взгляды устремились на вошедшего.

Катон пристально смотрел на Помпея. Прах его дочери совсем недавно был предан земле, но на лице сенатора не было заметно ни единого признака, напоминающего о горе. Оглядывая скамьи, заполненные людьми, он казался спокойным.

– Прошу прощения за свое отсутствие и опоздание на заседание, уважаемые сенаторы. Я похоронил дочь, – сообщил он спокойно, недрогнувшим голосом. – Я клянусь вам, что те, кто использует невинные души в борьбе за власть, горько пожалеют об этом. Но это проблема не сегодняшнего дня.

Помпей говорил четко и рассудительно, но те, кто находился совсем рядом с ним, могли видеть, как напряжен каждый мускул в