Ну ладно, спасибо за все.

– Это моя работа.

– Еще бы.

Неделю спустя повсюду висели таблички: НА ЭТОМ УЧАСТКЕ НЕ КУРИТЬ. Сортировщикам курить запрещалось, если они не пользовались пепельницами. С кем-то заключили контракт на производство этих самых пепельниц. Смотрелись они славно. Причем гласили: СОБСТВЕННОСТЬ ПРАВИТЕЛЬСТВА СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ. Сортировщики их по большей части сперли.

НЕ КУРИТЬ.

Я, Генри Чинаски, в одиночку реформировал всю почтовую систему.

4

Потом пришли какие-то люди и повыдирали питьевые фонтанчики через один.

– Эй, глядите, какого хера они делают? – спросил я.

Это, похоже, никого не интересовало. Я работал в плоской секции третьего класса. Встал и подошел к другому сортировщику.

– Слушай! – сказал я. – Они забирают у нас воду!

Тот бросил взгляд на поилку и снова принялся за сортировку макулатуры.

Я попробовал других. Те проявили то же самое отсутствие интереса. Я ничего не понимал.

Тогда я попросил, чтобы в этот район вызвали моего профсоюзного представителя.

После долгой задержки он возник – Паркер Андерсон. Раньше Паркер спал в старом подержанном автомобиле, а освежался, брился и срал на заправках, которые не запирали свои уборные. Пытался стать жуликом, но ничего не вышло. И вот он пришел на центральный почтамт, вступил в профсоюз и начал ходить на все собрания, где быстро стал приставом. Вскоре он уже был представителем профсоюза, а затем его избрали вице-президентом.

– В чем дело, Хэнк? Я-то знаю, что ты с этими буграми и без меня справишься!

– Ты меня не подмасливай, крошка. Я уже двенадцать лет профсоюзные взносы плачу и еще ни черта не просил.

– Ладно, что тут не так?

– Питьевые фонтанчики.

– Питьевые фонтанчики не так?

– Нет, черт возьми, с питьевыми фонтанчиками все так. А вот то, что с ними делают… Смотри.

– Смотреть? Куда?

– Вон туда!

– Я ничего не вижу.

– Вот именно. В этом – суть моей кляузы. Там раньше был питьевой фонтанчик.

– Значит, его убрали. Что с того?

– Слушай, Паркер, я б не возражал, если бы убрали один. Но они через одну выдирают поилки по всему зданию. Если мы их не остановим, они и сортиры через один закроют… А что дальше – я и представить себе не могу…

– Хорошо, – ответил Паркер, – чего ты от меня хочешь?

– Я хочу, чтобы ты оторвал задницу и выяснил, зачем убирают фонтанчики.

– Хорошо, до завтра.

– И постарайся хорошенько. Профсоюзные взносы за двенадцать лет – это триста двенадцать долларов.

На следующий день Паркера мне пришлось разыскивать. Ответа у него не было. И на следующий день, и потом. Я сообщил Паркеру, что устал ждать. Я дал ему еще один день.

Назавтра он подошел ко мне в перерыве на кофе.

– Все, Чинаски, я выяснил.

– Ну?

– В тысяча девятьсот двенадцатом году, когда построили это здание…

– В тысяча девятьсот двенадцатом? Так это ж почти полвека назад! Немудрено, что дом – вылитый кайзеровский бордель!

– Ладно, хватит. Итак, в тысяча девятьсот двенадцатом году, когда его построили, в контракте было указано определенное количество питьевых фонтанчиков. При проверке же почтамт обнаружил, что их установили в два раза больше, чем полагалось по первоначальному контракту.

– Так, ладно, – сказал я, – а какой вред может быть от того, что их в два раза больше? Служащие ведь не пьют больше воды.

– Правильно. Но питьевые фонтанчики случайно немного выпирают. И мешают проходу.

– И?

– Хорошо. Предположим, служащий, у которого есть ловкий адвокат, стукнется о питьевой фонтанчик? Скажем, его прижмет к фонтанчику тележкой с тяжелыми мешками журналов?

– Теперь понимаю. Фонтанчика там быть не должно. Почтамт оштрафуют за халатность.

– Точно!

– Хорошо. Спасибо, Паркер.

– К вашим услугам.

Если даже он это сочинил, история почти стоила 312 долларов, черт возьми. В «Плейбое» я видал и похуже.

5

Я обнаружил, что единственный способ не отрубиться и не загреметь в ящик – время от времени вставать и ходить гулять.

Фаццио, в то время – надзиратель участка, как-то увидел меня на пути к одной из редких поилок.

– Слушай, Чинаски, каждый раз, когда я тебя вижу, ты прогуливаешься!

– Это ерунда, – ответил я, – каждый раз, когда я тебя вижу, ты тоже прогуливаешься.

– Но это входит в мои обязанности. Гулять – часть моей работы. Я вынужден это делать.

– Послушай, – сказал я, – это входит и в мои обязанности. Я вынужден это делать. Если я посижу на табуретке чуть дольше, я вскочу на этот вот жестяной ящик и начну бегать кругами, насвистывая жопой «Дикси», а «Маменькины детки любят рассыпчатый хлеб» – ротовым отверстием.

– Ладно, Чинаски, забудем.

6

Однажды вечером я огибал угол, прокравшись в кафетерий за пачкой сигарет. А навстречу – знакомая физиономия.

Том Мото! Парень, с которым мы вместе вкалывали при Стоне!

– Мото, ебала ты старая! – сказал я.

– Хэнк! – ответил он. Мы пожали руки.

– Эй, а я о тебе вспоминал! В этом месяце Джонстон на пенсию выходит. Мы тут собрались ему отходную устроить. Знаешь, он же всегда любил рыбу ловить. Мы собираемся взять его на рыбалку на лодке. Может, и ты захочешь поехать и его за борт скинуть, утопить его. У нас хорошее глубокое озеро есть.

– Да нет, блядь, я даже смотреть на него не хочу.

– Но ты же приглашен.

Мото ухмылялся от сраки до бровей. Тут я бросил взгляд на его рубашку: значок надзирателя.

– Неужели, Том?

– Хэнк, у меня четверо детей. Я им нужен на хлеб с маслом.

– Ладно, Том, – ответил я. И отошел прочь.

7

Не знаю, как это с людьми происходит. Я тоже платил алименты, мне нужно было пить, платить за квартиру, покупать ботинки, носки, всю эту хрень. Как и любому другому, мне необходима старая машина, необходимо чем-то питаться, необходимы неощутимые мелочи.

Вроде женщин.

Или дня на скачках.

Когда все на крючке и нет ни просвета, об этом даже не думаешь.

Я оставил машину напротив Федерального здания и стоял ждал зеленого. Потом перешел через дорогу. Пропихнулся сквозь вертушку. Меня тянуло, как кусок железа магнитом. Я ничего не мог с собой поделать.

Я поднялся на второй этаж. Открыл дверь – все они были на месте. Ярыжки Федерального здания. Я заметил одну девушку – бедняжка, всего одна рука. Она будет сидеть здесь вечно. Все равно что быть старым алкашом вроде меня. Что ж, как говорят парни, нужно ведь где-то работать. Вот и принимают все как есть. Мудрость раба.

Подошла молодая черная девчонка. Хорошо одетая и довольная своей