– Но что будет дальше? – спросил Мерсер. Страх ворочался у него в желужке и щекотал горло изнутри.

– Не начинай снова, – ответил Б’диккат. Целый час он отмахивался от вопросов Мерсера про внешний мир. Карта? Б’диккат рассмеялся. Пища? Велел не тревожиться. Другие люди? Они там будут. Оружие? Зачем? Снова и снова Б’диккат повторял, что он друг Мерсера. Что случится с Мерсером? То же, что и со всеми остальными.

Мерсер вышел наружу.

Ничего не произошло. День был прохладный. Ветер мягко овевал его загрубелую кожу.

Мерсер нерешительно осмотрелся.

Огромное тело капитана Альвареза занимало большую часть пейзажа справа. Мерсер не хотел с ним связываться. Он оглянулся на хижину. Б’дикката у окна не было.

Мерсер медленно зашагал вперед.

На земле что-то сверкнуло, будто Солнце отразилось от осколка стекла. Мерсер ощутил укол в бедро, словно легкое касание острым инструментом, и потер это место рукой.

Казалось, небо рухнуло на него.

Боль – не просто боль, живая пульсация – пронеслась от бедра к правой ступне. Достигла грудной клетки, и Мерсер утратил возможность дышать. Он упал, и земля причинила ему боль. На гостеприимном спутнике не было ничего подобного. Он лежал под открытым небом, стараясь не дышать, но все равно дышал. С каждым вдохом боль двигалась в его горле. Он растянулся на спине, глядя на Солнце. И наконец заметил, что оно бело-фиолетовое.

Не было смысла даже думать позвать на помощь. Он лишился голоса. Щупальца боли извивались у него внутри. Поскольку он не мог перестать дышать, то сосредоточился на том, чтобы поглощать воздух самым безболезненным способом. Глубокие вдохи требовали слишком больших усилий. Крошечные глотки причиняли наименьшую боль.

Пустыня вокруг казалась вымершей. Он не мог повернуть голову, чтобы взглянуть на хижину. Это оно? – подумал он. Такая вечность и есть наказание на Шайол?

Рядом раздались голоса.

Два лица, гротескно розовых, смотрели на него. Возможно, они принадлежали людям. Мужчина казался вполне нормальным, если не считать двух носов, росших бок о бок. Женщина была невероятно уродлива. На каждой щеке у нее было по груди, а со лба свисали грозди маленьких пальчиков, похожих на младенческие.

– Красавчик, – сказала женщина. – Новенький.

– Идем, – сказал мужчина.

Они подняли Мерсера на ноги. У него не осталось сил сопротивляться. Когда он попробовал заговорить, изо рта донеслось хриплое карканье, напоминавшее крик отвратительной птицы.

Незнакомцы с легкостью тащили его. Он видел, что его волокут к скоплению розовых объектов.

Когда объекты приблизились, Мерсер понял, что это люди. Точнее, когда-то были люди. Мужчина с клювом фламинго щипал собственное тело. На земле лежала женщина; у нее была одна голова, но вдобавок к основному телу из шеи вбок росло обнаженное тело мальчика. Это мальчишеское тело, чистое, новое, бессильно-неподвижное, не шевелилось и лишь слабо дышало. Мерсер огляделся. Единственным одетым человеком был мужчина в криво наброшенном пальто. Мерсер уставился на него, осознав, что у мужчины два – или три? – желудка, которые росли снаружи на его животе. Пальто удерживало их на месте. Прозрачная брюшина казалась очень хрупкой.

– Новенький, – сообщила тащившая Мерсера женщина. Они с двуносым мужчиной опустили его на землю.

Группа лежала на земле.

Мерсер в оцепенении лежал вместе с ними.

Старческий голос произнес:

– Боюсь, скоро нас будут кормить.

– О нет! Слишком рано! Только не это! – запротестовала группа.

– Приглядитесь к большому пальцу горы! – продолжил старик.

Обреченное бормотание подтвердило, что они тоже это видят.

Мерсер попробовал спросить, о чем речь, но смог лишь каркнуть.

Женщина – если это была женщина – подползла к нему на ладонях и коленях. Помимо обычных рук у нее росли ладони по всему туловищу и до середины бедер. Некоторые выглядели старыми и усохшими, другие – новыми и розовыми, как младенческие пальчики на лице притащившей Мерсера женщины. Женщина с ладонями крикнула ему, хотя кричать не было никакой необходимости:

– Идут дромозои. В этот раз будет больно. Когда обвыкнешься, сможешь зарыться. – Она махнула в сторону холмиков, окружавших группу людей, и сказала: – Они зарылись.

Мерсер снова каркнул.

– Не волнуйся, – сказала покрытая руками женщина и ахнула, когда ее коснулась вспышка света.

Свет коснулся и Мерсера. Боль была такой же, как при первом контакте, но настойчивей. Он почувствовал, как широко раскрываются глаза, когда странные ощущения привели его к неизбежному выводу: эти огни, эти существа, эти чем-бы-они-ни-были кормили и формировали его тело.

Их разум – при его наличии – не был человеческим, но их мотивы были очевидны. Между уколами боли Мерсер чувствовал, как они наполняют его желудок, добавляют воду в кровь, выводят воду из почек и мочевого пузыря, массируют сердце, сокращают и расширяют за него легкие.

За каждым их действием стояло доброе, хорошее намерение.

И каждое действие причиняло боль.

Внезапно, словно поднявшееся в воздух облако насекомых, они исчезли. Мерсер услышал шум где-то снаружи – бездумный, ревущий каскад отвратительных звуков. Начал оглядываться. И шум стих.

Это был его собственный крик. Крик безумца, перепуганного пьяницы, животного, лишившегося способности понимать и мыслить логически.

Замолчав, он обнаружил, что снова может говорить.

К нему подошел мужчина, голый, как и все прочие. Его голова была насквозь пробита шипом. Кожа с обеих сторон зарубцевалась.

– Здравствуй, друг, – сказал мужчина с шипом.

– Привет, – ответил Мерсер. В таком месте это обыденное слово прозвучало глупо.

– Ты не можешь убить себя, – сообщил мужчина с шипом в голове.

– Нет, можешь, – возразила покрытая руками женщина.

Мерсер обнаружил, что изначальная боль прошла.

– Что со мной происходит?

– Ты получил новую часть, – ответил мужчина с шипом. – Они всегда делают нам новые части. Время от времени Б’диккат приходит и отрезает их, кроме тех, что нужно еще немного подрастить. Как у нее. – Он кивнул на женщину, из шеи которой росло тело мальчика.

– И все? – спросил Мерсер. – Уколы из-за новых частей и пощипывание из-за кормления?

– Нет, – ответил мужчина. – Иногда им кажется, что мы слишком холодные, и они наполняют нас изнутри огнем. Или им кажется, что мы слишком горячие, и тогда они нас замораживают, нерв за нервом.

– А иногда им кажется, что мы несчастны, – подала голос женщина с телом мальчика, – и тогда они пытаются заставить нас быть счастливыми. По-моему, это самое страшное.