стран Балтии и Грузии) приняли в Алма-Ате совместную декларацию по соглашениям об СНГ. Советского лидера на эту встречу никто не позвал. Горбачев не хотел, чтобы США сразу же признавали Россию и другие республики. Бейкеру не составляло труда это пообещать. «У нас имелась прямая заинтересованность в том, чтобы формировать мировоззрение и поведение… государств-преемников. Признание было нашим самым большим “пряником”, и, придерживая его, я хотел максимизировать наши рычаги влияния…» – вспоминал американский госсекретарь[1496].

Вскоре после отъезда Бейкера Галина Старовойтова попросила о встрече с Горбачевым. Среди демократов в российском парламенте она одна из немногих не поддержала Беловежских соглашений. Старовойтова считала создание нового Союза путем переговоров более предпочтительным вариантом, нежели поспешную ликвидацию СССР, хотя бы из соображений защиты этнических меньшинств, включая русских в Центральной Азии и на Кавказе. Кроме того, она опасалась подъема национализма и империализма в независимом российском государстве. Старовойтова сочувствовала Горбачеву, который начал перемены, но потом упустил столько возможностей. Они проговорили три часа, ведь других дел у «всеми забытого и покинутого» Горбачева не было, вспоминала Старовойтова. Она знала, что его отключили от каналов правительственной информации, в том числе КГБ: «У него уже была отключена часть правительственной связи – в частности, те кнопки, которые управляли ракетными войсками стратегического назначения. Этого он еще не знал». В беседе речь зашла о судьбе перестройки. Старовойтова не понимала, почему Горбачев медлил и впустую тратил столько времени на реформирование партии. «Михаил Сергеевич, почему вы не опирались на нас?.. – спросила она. – Ведь у нас была огромная поддержка народа, а у вас была власть. У вас был силовой аппарат и все государство в ваших руках. На вашей стороне были и Тэтчер, и Буш, и НАТО, и кто угодно пришел бы к вам на помощь из-за рубежа, стоило лишь позвать». Ответы Горбачева ее разочаровали. Советский лидер не признавал ошибок: «Он мыслил лишь в этих узких аппаратных рамках борьбы и никогда не мыслил терминами улицы, толпы, не опирался на широкую народную поддержку»[1497].

Там, где Старовойтова видела узость и тщету в действиях Горбачева, его биограф Таубман усматривал признаки трагической личности. Действительно ли Горбачев мог опереться на демократов в любой момент до августа 1991 года? Старовойтова хотела сокрушить советский Левиафан, но сильно переоценивала способность либеральной интеллигенции, даже совместно с Горбачевым, провести реформы и сохранить общественный порядок. И мог ли Горбачев, даже при полной поддержке российских либералов, действительно разогнать КПСС и распустить «империю», не столкнувшись с серьезным противодействием? Этот спор между последним советским правителем и либеральной женщиной-политиком оборвала смерть – в 1998 году в Санкт-Петербурге Старовойтову застрелит киллер, нанятый преступной группировкой. Ее семья и друзья обвинили в убийстве бывших сотрудников КГБ. Вспоминая Старовойтову, Горбачев сказал: «Она требовала от властей того, что мы тогда еще не могли сделать»[1498].

Ельцин и его министры приготовились к последнему акту драмы: ликвидации временного правительства и присвоению остатков советского госаппарата. Самым важным и символичным шагом был захват Министерства иностранных дел, которое все еще возглавлял Шеварднадзе. На выбор момента оказывал ключевое воздействие фактор международного признания и легитимности – но не только. Козырев рекомендовал дождаться, пока одиннадцать республик подпишут новое соглашение об СНГ в Алма-Ате. Он полагал, что в противном случае лидеры Украины, Белоруссии и Казахстана могли потребовать свою долю советских международных активов[1499].

Ельцин, однако, не стал ждать. Решающим толчком послужила его поездка в Италию, запланированная Козыревым по собственным каналам еще до встречи в «Вискулях». Советское посольство даже не проинформировали, Анатолий Адамишин узнал о визите Ельцина от своих итальянских коллег только 17 декабря, за два дня до его приезда. На встрече с представителями СМИ в Москве перед посадкой на рейс в Рим Ельцин объявил, что для Горбачева или Шеварднадзе должностей в структурах Содружества не предусмотрено. «Заканчивает сегодня-завтра свою жизнь мой славный МИД», – догадался посол. Он сказал итальянцам готовиться к государственному визиту. Те начали жаловаться, что у них нет даже российского флага, где его взять за два дня? Адамишин на это мрачно пошутил: «Мы в два дня страну разрушили и новую создали». Когда самолет Ельцина приземлился во Фьюмичино, персонал уже украсил и аэропорт, и советское посольство российскими флагами, которые из Москвы доставил ельцинский протоколист[1500]. Итальянцы, почитавшие Горбачева, теперь бросились угождать его сопернику-победителю. Президент Франческо Коссига устроил государственный прием для Ельцина во дворце Квиринале и вручил ему высший итальянский орден, – чтобы найти необходимые для награды камни, пришлось спешно обращаться к ближайшим ювелирам. Папа Иоанн Павел II принял российского лидера в Ватикане. Окрыленный вниманием и признанием итальянцев, Ельцин решил на месте подписать указ о присоединении союзного МИДа и передаче его имущества и полномочий Министерству иностранных дел России. С руководителями других республик он не советовался. Когда Козырев позвонил Шеварднадзе, чтобы сообщить новость, тот стоически ответил: «Завтра можете приехать и возглавить министерство». Гордый грузин сдержал свой гнев, но считал происходящее незаконным рейдерским захватом. В тот же день годом ранее Шеварднадзе сам решил уйти в отставку. Теперь его выгоняли. «Ты даже представить себе не можешь, как мне не по себе», – сказал он Теймуразу Степанову[1501].

Не желая встречаться с бывшим начальником, Козырев отправил своего заместителя Георгия Кунадзе выполнять неприятное задание. Эксперт по Японии из Института мировой экономики и международных отношений, Кунадзе вышел из партии в январе 1991 года, через несколько месяцев Козырев предложил ему должность в своей команде. Кунадзе позвонил Шеварднадзе, чтобы договориться о встрече, но министр сослался на сильную занятость. Тогда Кунадзе, тоже грузин по национальности, приехал в министерство на двух машинах в сопровождении помощников. «Вот группа захвата едет», – пошутил он. В кабинете Шеварднадзе на седьмом этаже штаб-квартиры МИДа Кунадзе вручил министру указ Ельцина: «Он его прочел, долго молчал, а потом сказал: “Почему он так со мной поступает?”» Шеварднадзе попросил сохранить коллектив, провел последнюю встречу с помощниками, собрал портфель и покинул здание. Это был единственный цивилизованный эпизод передачи полномочий в тот момент[1502].

В тот же день Ельцин подписал еще один указ – о роспуске экономического комитета Силаева-Явлинского. По возвращении из Рима российский президент встретился с Примаковым и руководящим составом советской внешней разведки. По косвенным свидетельствам, он пообещал разведчикам преемственность в их деятельности, Примаков оставался у руля. Ельцин также объединил центральный аппарат КГБ с аппаратом центрального министерства внутренней безопасности. Бакатин лишился должности – Ельцину не нужен был еще один амбициозный политик во главе ключевого ведомства. Другими указами Ельцин забрал себе Кремль, включая кабинет Горбачева