В мемуарах Горбачева об этой встрече всего две строчки – он явно хотел о ней позабыть. Впрочем, бывший советский глава упомянул о телефонном звонке Джона Мейджора, который прервал их разговор с Ельциным. Пока он общался с британским политиком, Ельцин стал уговаривать Яковлева бросить работать у Горбачева и перейти к нему[1511].

Ближе к концу долгой встречи у Горбачева начали сдавать нервы. Он выпил несколько рюмок коньяка, а затем сослался на неважное самочувствие и ушел – теперь уже в чужую комнату отдыха. Яковлев остался и беседовал с Ельциным еще с час. Поторговавшись с Горбачевым, российский лидер захотел продемонстрировать свою щедрость. Он сказал, что издаст специальный указ о предоставлении ему особого статуса и материального обеспечения с учетом «заслуг перед демократическим движением». Об этом обещании Ельцин позже забыл. Когда российский президент вышел из кабинета, Яковлев подумал про себя, глядя на его твердую поступь: «Шел победитель». Затем Яковлев вернулся в комнату к Горбачеву. Тот лежал на кушетке со слезами на глазах. «Вот видишь, Саш, вот так», – сказал он. У Яковлева сжалось горло, «душило чувство, что свершилось нечто несправедливое». Два человека, вместе начавшие огромные перемены, теперь подошли к концу своего пути. Горбачев попросил воды, а потом захотел остаться один. Позже, размышляя об этой сцене, Яковлев представил, что было бы, реши Горбачев уйти со сцены, громко хлопнув дверью. Он мог отказаться от встречи с Ельциным, потребовать нового созыва Съезда народных депутатов СССР и ждать, пока вместо него изберут другого президента. «Так могло быть! И можно представить себе ситуацию, которая сложилась бы в стране. Можно представить и положение правительств иностранных государств», – рассуждал Яковлев[1512]. Горбачев, вероятно, обдумывал эту идею, но от нее отказался.

Все оставшееся время в Кремле Горбачев посвятил подготовке прощальной речи. Теоретизирования в духе Ленина остались в прошлом, так же как «социалистический выбор» и реформированная в новом духе партия. Все международные амбиции, связанные с «новым мышлением» и совместным строительством новой Европы, оказались похоронены вместе с Советским Союзом. Россия, вспоминал Яковлев, вела себя словно «брыкастая, дуроломная» кобыла, сбросившая всадника, который хотел ввести ее в европейское «цивилизованное стойло»[1513]. Миллионы россиян думали иначе: горбачевская перестройка привела к инфляции обещаний, за которой последовали реальная инфляция и крах экономики. Люди потеряли веру в идеалистическую риторику и грандиозные замыслы – одним из итогов горбачевской перестройки была девальвация идеологии, причем всякой идеологии – гораздо больше, чем даже в годы брежневского «застоя». Если бы в декабре 1991-го в центре Москвы вдруг из машины времени появился настоящий Ленин, никто не обратил бы на него никакого внимания. Люди на улице были поглощены повседневными проблемами и поиском хлеба насущного.

Две недели Горбачев дорабатывал разные варианты своего прощального обращения. Версия Шахназарова показалась ему пресной, а текст Яковлева – «сопливо-обидчивым»; он выбрал вариант Черняева. Горбачев не признавал никаких ошибок в своем руководстве, не отвечал ни на какую критику. Вместо этого он перечислял достижения перестройки, либерализацию внутри страны и окончание холодной войны. Почему же тогда при таких успехах Союз распался, а он потерял власть? Горбачев винил в провале других – сопротивление со стороны партийной и хозяйственной бюрократии, инерцию и идеологическую косность. Он также говорил о «нетерпимости, низком уровне политической культуры, боязни перемен». «Вот почему мы потеряли много времени», – пояснил Горбачев. В обращении он вообще не упоминал Ельцина, тем самым отрицая легитимность его намерения захватить власть. Решение о роспуске СССР, по словам Горбачева, «должно было бы приниматься на основе народного волеизъявления»[1514].

Основными гарантами места Горбачева в истории выступили западные державы, мировые СМИ и глобальное общественное мнение. В день отставки Горбачеву позвонили Коссига, Малруни и Геншер, но при этом с ним не связался ни один из лидеров бывших советских республик. Последние дни и минуты пребывания Горбачева на посту президента СССР сохранили для истории снимавшие его американские телекомпании. Телевизионная сеть ABC договорилась с Горбачевым о съемках после августовских событий, и подготовка к ним шла до конца декабря. Съемочная группа под руководством Теда Коппела и Рика Каплана едва успела приехать в Москву под самый занавес правления Горбачева. Телевизионная команда еще одной компании, CNN, уже находилась в столице, дожидаясь возможности попасть в Кремль со своим оборудованием. Они получили эксклюзивные права на глобальную трансляцию ухода Горбачева – только они имели необходимую для этого спутниковую технологию. Ирландский журналист Конор О’Клери, который позже составил скрупулезную хронику событий в Кремле 25 декабря, поражался, что в конце карьеры Горбачева окружали в основном американцы. Советские телевизионщики с их старыми огромными камерами 1970-х годов казались бедными родственниками рядом с американскими телегигантами[1515].

Казалось, Соединенные Штаты в тот момент имеют абсолютный контроль над «картинкой» о том, как завершалась советская история. Американским журналистам было не до нюансов – они фиксировали «конец коммунизма», хотя КПСС уже давно потеряла власть и была запрещена. В американской интерпретации крушение государственности стало лишь фоном для феноменального обращения Горбачева в последнюю и истинную веру – либеральную демократию. Экономический и финансовый кризис, противостояние республик, демократов и центрального правительства, сепаратизм Ельцина, «поворот Горбачева вправо» и августовский путч – все эти малопонятные события преподносились миру как препятствия или вехи на политическом пути одного человека – Горбачева. Остальная часть международного сообщества, как правило, следовала этому сюжету.

Глядя на старомодно элегантного советского лидера в день его отставки, Коппел вспомнил своего отца из Канады – европейского иммигранта, который всегда надевал костюм перед визитом к нотариусу. Перспектива всемирного шоу добавляла Горбачеву адреналина. Он заявил журналисту, что отставка не означает его политическую смерть. Он осуществил мирную передачу власти, «вероятно, впервые в этой стране». Он горько пошутил: «Даже тут я оказался первопроходцем»[1516]. Глава центрального телевидения Егор Яковлев хотел, чтобы сцена подписания Горбачевым акта об отставке была записана на камеру перед церемонией, но тот отказался. Незадолго до начала трансляции он попробовал ручку советского производства, которой собирался подписать заявление. Она не писала. Тогда президент CNN Том Джонсон одолжил ему свою ручку «Монблан». Конор О’Клери, который описывал позже эти детали, не мог не съязвить: «В очередной раз представитель медиа предоставляет инструмент для ликвидации Советского Союза». Трансляция началась в 7 часов вечера и закончилась через 12 минут. Яковлев снова вмешался, ему не понравились некоторые моменты съемки. «Наверное, надо переснять», – предложил он. Горбачев посмотрел на него с недоумением: «Егор, нельзя повторить, все же подписано, это же исторический акт»[1517].

Советники Горбачева расценивали произошедшее как трагический провал их усилий сохранить сложную многонациональную страну с помощью