Годы нисколько не ослабили ненависть Гая к его брату-близнецу. Гай хорошо помнил свое романтическое юношеское восхищение Каролиной и то отчаяние, которое ощутил, когда ночью увидел, как Каролина и Том совокупляются в пороховом погребе «Серафима». Конечно, он в конце концов женился на Каролине, но она досталась ему после того как Том ею обладал и с его ублюдком в чреве. Гай пытался утолить ненависть к Тому утонченной пыткой, которой подвергал Каролину все годы их брака. Хотя время пригасило пожар, ненависть осталась жесткой и холодной, как лава из потухшего вулкана.

Затем Гай начал расспрашивать о Мансуре Кортни и Верити. Верити была второй большой любовью в его жизни, но любовь эта была темная, извращенная. Он хотел обладать дочерью во всех смыслах, даже вступая в противоречие с законом и природой. Ее голос и красота утоляли какой-то глубокий голод в его душе. Однако никогда его чувства не достигали такой силы и глубины, как в те минуты, когда он хлестал кнутом ее белую сладкую плоть и видел, как на совершенной коже появляются кровавые рубцы. Тогда его любовь становилась яростной и всепоглощающей. Мансур Кортни похитил у сэра Гая предмет его страстных желаний.

– Что ты знаешь о женщине-ференги, которую аль-Салил захватил в бою с моим кораблем?

Голос сэра Гая дрожал от боли, которую причинил ему этот вопрос.

– Эфенди имеет в виду свою дочь? – с детской наивностью спросил Омар.

Сэр Гай не смог ответить, лишь резко кивнул.

– Она стала женщиной сына аль-Салила, Мансура, – ответил Омар. – Они спят на одной постели и много времени проводят наедине, смеясь и разговаривая. – Омар поколебался, прежде чем говорить на такую интимную тему. – Он обращается с ней как с равной, хоть она и женщина. Позволяет ей идти перед собой и перебивать, когда он говорит, и он обнимает и ласкает ее на виду у всех. Хотя он мусульманин, с ней он ведет себя как неверный.

Внутренности сэра Гая жгло как кислотой. Он вспоминал тело Верити, белое и совершенное. Воображение отказывалось ему подчиняться. Оно рисовало ему грязные, непристойные картины с участием Верити и Мансура, и он не мог закрыть для них свое сознание. Он содрогался от отвращения и противоестественного возбуждения, от эрекции, тисками сжавшей его пах. «Когда я схвачу ее, буду бить, пока белая кожа не начнет клочьями свисать с тела, – пообещал он себе. – А что до свиньи, которая развратила ее, его я заставлю молить о смерти».

Воображение у него было такое живое, что он побоялся, как бы окружающие не увидели то, что он себе представил. Больше он выдержать не мог.

Заян аль-Дин взглянул на пашу Котса.

– Вы хотите что-нибудь спросить у пленника?

– Если ваше величество великодушно разрешит.

Котс поклонился. Первые вопросы, которые он задал Омару, были вопросами военного. Он спросил, сколько моряков на борту всех трех кораблей, сколько человек в форте, верны ли они и насколько готовы к бою. Он расспрашивал о вооружении, о размещении крепостных орудий и полевых пушек, захваченных на «Арктуре». Сколько пороха в погребах аль-Салила? Сколько у него мушкетов?

Потом характер его вопросов изменился.

– Человек, которого называют Клиб, Сокол, а у ференги его имя Том – ты его знаешь?

– Да, я хорошо его знаю, – ответил Омар.

– У него есть сын.

– Его я тоже знаю. Мы зовем его Сомойя, потому что он подобен урагану, – сказал Омар.

– Где он? – спросил Котс с каменным лицом, хотя под этой маской ярко пылал гнев.

– Я слышал в форте, что он отправился в путешествие внутрь страны.

– Он отправился на охоту за слоновой костью? – спросил Котс.

– Говорят, Сомойя могучий охотник. У него в форте большой запас слоновой кости.

– Ты видел эту кость собственными глазами?

– Я видел пять просторных складов, до самой крыши заполненных этим изобилием.

Котс довольно кивнул.

– Это все, что я хотел узнать сейчас, но потом у меня будут еще вопросы.

Кадем взглянул на дядю:

– Ваше величество, прошу разрешения взять этого пленника под свою ответственность и охрану.

– Забирай его. Позаботься, чтобы он не умер – по крайней мере пока.

Стражники поставили Омара на ноги и выволокли за большие бронзовые двери. Заян аль-Дин посмотрел на Лалеха. Тот отполз, пытаясь спрятаться в тени в тылу тронного зала.

– Ты хорошо поработал. Теперь иди, готовь свой корабль к выходу в море. Мне понадобятся твои услуги разведчика, когда ты поведешь мой флот к заливу Рождества.

Лалех пятясь направился к выходу, кланяясь через каждые несколько шагов.

Когда стражники вышли, в совете наступила тишина. Все трое ждали слов Заяна. А тот погрузился в глубокое раздумье, словно курильщик гашиша. Но вот он пришел в себя и взглянул на Кадема ибн-Абубакера:

– Ты на крови поклялся отомстить аль-Салилу за смерть твоего отца.

Кадем низко поклонился.

– Эта клятва мне дороже жизни.

– Брат аль-Салила Том Кортни осквернил твою душу. Он завернул тебя в шкуру свиньи и угрожал похоронить в одной могиле с этим нечистым животным.

При этом воспоминании Кадем стиснул зубы. Он не мог заставить себя признать, как он был осквернен и унижен, но опустился на колени.

– Умоляю тебя, мой калиф и брат моего отца, позволь мне воздать за то, как ужасно поступили со мной братья-шайтаны.

Заян задумчиво кивнул и повернулся к сэру Гаю:

– Генеральный консул, вашу дочь похитил сын аль-Салила. Ваш великолепный корабль был захвачен, а ваше богатство украдено.

– Все это верно, ваше величество.

Наконец Заян повернулся к паше Эрминиусу Котсу:

– Ты страдал от унижения, твоя честь была поругана членами той же самой семьи.

– Все это правда.

– Что касается меня, список моих претензий к аль-Салилу восходит к детству, – сказал Заян аль-Дин. – Он слишком длинен и болезнен, чтобы я огласил его здесь. У нас общая цель – уничтожить это гнездо ядовитых змей, пожирателей свинины. Мы знаем, что в их распоряжении много золота и слоновой кости. Пусть это послужит перечным соусом, который обострит наш аппетит к мести.

Он снова помолчал и одного за другим обвел взглядом своих помощников.

– Сколько времени вам потребуется для разработки плана действий? – спросил он.

– Великий калиф, перед которым все враги обращаются в пыль и пепел, паша Котс и я не будем ни спать, ни есть, пока не предъявим тебе для одобрения план, – пообещал Кадем.

Заян улыбнулся.

– Меньшего я от вас и не ожидал. Завтра после вечерней молитвы мы снова встретимся и обсудим ваш план.

Военный совет продолжался при свете пятисот ламп с фитилями, плавающими в ароматном масле, которое отгоняло тучи москитов, поднявшихся, как только солнце ушло за горизонт, из болот и выгребных ям за границами города.