* * *

Проклятые дожди шли до конца лета. Бывали, правда, редкие ясные деньки — казалось, солнце посмеивается над нами, подобно красотке, которая напропалую заигрывает со всеми, не имея намерения одарить кого-либо своими ласками. Урожай ранних зерновых погиб, на полях стояла вода, поэтому нельзя было повторно засеять их. Грядущая зима сулила нам по меньшей мере серьезные лишения, а в худшем случае в стране мог начаться голод.

Исполнившись страха, люди зачастили в святые места, дабы вознести молитвы Деве Марии, Томасу Бекету и другим небесным заступникам, уповая на то, что их призывы о помощи будут услышаны. Монастыри благодаря большой волне паломников пожинали обильные плоды, как не замедлил напомнить мне Кромвель. Я разрешил ему назначить ревизоров для составления описей доходов и землевладений всех церковных заведений Англии, дабы определить их суммарную ценность — valor ecclesiasticus[95]. Исполнители быстро разъехались по всему королевству, чтобы как можно скорее собрать нужные сведения.

Крама порадовало то, что обильный поток пожертвований заполняет нынче церковные сундуки. Я счел это зловещим. С Лондонского моста исчезла голова Мора. Кто и зачем убрал ее? Может, ее решили захоронить с почестями, устроив очередное святилище?

* * *

Мне не с кем было поделиться тревожными мыслями и опасениями. Крам не относился к тому типу людей, которые придавали значение собственным или чужим домыслам. Он с готовностью обсуждал дела, а не их возможные смутные последствия. С Кранмером мы чаще сходились во взглядах, но он сам имел такое множество дурных предчувствий, что мне вовсе не хотелось подливать масла в огонь.

Анну затянула круговерть дворцовых развлечений. Ее совершенно не интересовало, что происходило за дверями гостиной. Поскольку из крайней нервозности она чуть что впадала в меланхолию, мне не хотелось тревожить ее. Оберегая драгоценную ношу в животе королевы, я во всем потакал ей, на все радостно соглашался. Правда, запретил жене излишне оживленные пляски. За исключением балов.

А посему однажды поздним вечером, когда Анна удалилась на отдых, якобы в состоянии полного изнеможения, я, не веря своим глазам, увидел ее в страстном и необузданном танце. Мы тихо отужинали. В августе я отпускал всех придворных, пожелавших навестить родных. Во время летнего охотничьего сезона, когда и я сам обычно отправлялся в путешествие по стране, во дворце становилось почти пусто. Анна оставила в своей свите одних мужчин, фрейлины разъехались. Нашу трапезу сопровождали доносившиеся из соседней комнаты заунывные звуки любовных баллад Марка Смитона, которые едва не перекрывал мерный шум непрестанного дождя.

Анна с таким брезгливым видом ковырялась в тарелке, что я, изменив своим правилам, осторожно напомнил ей о том, что ребенку требуется дополнительное питание. Как же она ненавидела благоразумные советы! Однако тут уж я не мог молчать. Чего доброго, королева уморит голодом моего сына!

— Я кормлю его! Кормлю! — возразила она. — Я отлично питаюсь.

— Что-то незаметно. Вы страшно похудели. Сколько месяцев прошло с начала беременности?

— Пять.

Мне вспомнилось, как выглядела Анна в апреле, месяца за четыре до рождения Елизаветы. После того провального для нее кануна Пасхи. Тогда ей пришлось добавить в платье декоративные вставки…

— Да. Тогда в конце апреля мне уже расширили одежду.

«Она прочла мои мысли!» — потрясенно подумал я, осознав вдруг тайные способности Анны и почти не слушая ее дальнейшие оправдания.

— Но вторая беременность отличается от первой, — продолжила она. — Каждый ребенок развивается по-своему… и мое тело меняется по-разному. — Неожиданно она начала есть. — И я не забываю кормить его. И поэтому он растет.

— Но не кажется ли вам, что ваш живот неестественно мал? Что говорит ваш лекарь?

К прежним мрачным предчувствиям добавилось еще одно.

— Доктор Бичи? — Она пожала плечами. — О, его это не волнует…

После ужина Анна пожелала мне доброй ночи, добавив, что очень устала и хочет пораньше лечь спать. Все могло бы сойти ей с рук, если бы мне не пришло в голову собственноручно приготовить ей успокоительный напиток, благотворно влияющий на сон. И вот, придя через час в ее покои, я обнаружил следующую картину.

Возглавляя дикую танцевальную оргию, Анна извивалась в компании брата и прочих кавалеров, делая крайне опасные акробатические трюки. Для полного сходства с обезьяной ей не хватало разве что хвоста. Мужчины кружили вокруг нее в лихом танце, выстукивая ритм каблуками и отвешивая поклоны: их головы украшали причудливые шляпы, а в руках громко щелкали кастаньеты. Бурные музыкальные пассажи подчеркивались оглушительным и ритмичным боем ударных инструментов. Звон тамбуринов, перестук каблуков и кастаньет совершенно заглушили скрип открытой мной двери. Никто меня не видел… минуты две или три. Наконец пролетавший мимо Джордж заметил мое появление. Он остановился так неожиданно, что в него врезался следовавший за ним Фрэнсис Уэстон.

— Ваше величество! — воскликнул Джордж, срывая с головы увенчанную перьями шляпу.

Музыка мгновенно затихла. Тем не менее Анна, казалось, еще целую вечность продолжала вызывающе кружиться в оглушительной тишине, привлекая к себе всеобщее внимание, а потом вдруг с идеальной грацией опустилась на пол передо мной.

Медленно подняв голову, она смело взглянула на меня.

— Мы устроили испанский карнавал, — заявила она. — Решили разучить пляски Валенсии.

Видимо, она ждала моего одобрения. Но не дождалась.

— Уходите, — сказал я ее кавалерам. — Все уходите. Живо.

Анна начала подниматься, но я положил руку на ее голову, вынудив остаться на коленях. Она пребывала в таком положении, пока все «испанцы» безмолвно покидали гостиную. Когда последний закрыл за собой дверь, я убрал ладонь.

— Почему? — коротко бросил я.

Плавно поднявшись с пола, она привычно отбросила назад волосы. Как же очаровывали меня когда-то изящные движения ее гибкого тела!

— Императорский посол только что прислал мне в подарок херес… новое вино. — Она показала на бочонок, который стоял на столе. — Мужчины попробовали его, и хмель ударил им в головы. — Она рассмеялась и добавила: — Херес оказался значительно крепче красного вина. Опасный напиток.

Хитроумная ложь. Ей, как всегда, удалось придумать правдоподобное объяснение. И я невольно восхитился ее находчивостью, как восхищался любым мастерством.

— Почему вы солгали о ребенке? — спросил я.

Мне уже было ясно, что она не ждет ребенка и ее беременность — чистый вымысел.

— Потому что вам очень хотелось его.

Вот ведь умница — никаких отрицаний, кои могла бы использовать менее опытная лицемерка. Охотно признаться во лжи, подобрав для нее благовидную и очаровательную причину.