26 июля был арестован бывший лефовец Сергей Михайлович Третьяков, лежавший на излечении в Кремлёвской больнице. Там его энкаведешники и взяли, доставив из больничной палаты в казематы Лубянки.

Иосифа Пятницкого арестовали 27 июля. Стоит ли удивляться, что после допроса, длившегося много часов, подследственный стал давать «признательные показания», откровенно сознаваясь в своей контрреволюционной деятельности.

29 июля был расстрелян один из создателей советских органов государственной безопасности Иосиф Станиславович Уншлихт. В тот же день расстреляли и поэта Петра Семёновича Панфёрова, сочинившего песню, которую распевала вся страна:

30 июля 1937 года был издан приказ НКВД № 00447, который обязывал «тройку НКВД» города Ленинграда во главе с её новым председателем Леонидом Заковским в течение четырёх месяцев приговорить к расстрелу 4000 человек. 31 января 1938 года политбюро добавило к этому расстрельному списку ещё 3000 человек.

Сколько таких «приказов» Кремль отдавал другим городам и областям страны, неизвестно. Но их было очень много. Машина уничтожения советских людей работала полным ходом.

31 июля был арестован писатель Бруно Ясенский. Ему предъявили обвинение в «контрреволюционной деятельности» и сразу же исключили из партии и сняли со всех занимаемых им постов. Из Союза писателей, в котором он был членом правления, Ясенского тоже тотчас же выгнали. Арестовали и его жену Анну Абрамовну Берзинь.

Художник Борис Ефимов рассказал о Льве Эльберте (о том самом чекисте, который в 1921 году ездил в Ригу вместе с Лили Брик):

«Наступили тревожные времена массовых репрессий… Муж сестры моей жены, по профессии врач, работал в организации Советский Красный Крест… Как-то вечером мы сидели за столом. Присутствовал и Эльберт, с удовольствием вместе с нами пивший чай с домашним пирогом. И мой свояк с большим удивлением поведал, что арестовали председательницу Красного Креста видную партийную деятельницу Мойрову. Выслушав эту новость, Лев Гилярович, поедая вкусный пирог с клубникой (по-видимому, для Эльберта эта „новость“ не была новостью) совершенно невозмутимо и как-то даже благодушно заметил:

– Теперь заберут вас.

Мой родственник взглянул на него с удивлением.

– А меня-то за что? – спросил он.

Эльберт пожал плечами.

– Так уж положено, – спокойно сказал он.

Разговор продолжился на другую тему, а этой же ночью мой свояк был арестован».

И Борис Ефимов откровенно высказался о Льве Эльберте:

«Я понимаю, как близоруко и наивно не разглядел подлинную суть этого человека под личиной милого, общительного, шутливого балагура. Надо сказать, что в ту пору под подобной личиной скрывался не один „стукач“, доносчик, провокатор».

Через два года Михаил Кольцов, брат Бориса Ефимова, охарактеризовал Льва Эльберта так:

«Человек ленивый и бездеятельный и из-за своего лодырничества постоянно увольняемый из разных учреждений. Любитель разного рода слухов, сплетен, которые иногда сам создаёт и распускает. Отличается крайней лживостью, из-за чего имел столкновения на работе. Был дружен с Маяковским и сохранил связи с семьёй Бриков. Был также дружен с Фанни Волович».

А за рубежом в это время продолжала активно действовать спецгруппа ИНО НКВД, посланная за границу для ликвидации предателей. Возглавлял её всё тот же Сергей Шпигельглас. В августе 1937 года энкаведешники заманили чекиста-невозвращенца Георгия Агабекова в район испано-французской границы, где должна была состояться перепродажа ценностей, награбленных в Испании. Заманили и ликвидировали.

Было организовано покушение и на жившего в Париже бывшего секретаря Сталина Бориса Бажанова. Он потом написал:

«Какой-то испанец, очевидно, анархист или испанский коммунист, пытался ударить меня кинжалом, когда я возвращался, как каждый вечер, домой, оставив машину в гараже».

В этот момент Владимир Александрович Антонов-Овсеенко (тот самый, что в октябре 1917 года арестовывал Временное правительство) занимал пост советского генерального консула в Барселоне (Каталония). Испанский премьер-министр Хуан Негрин назвал Антонова-Овсеенко «большим каталонцем, чем сами каталонцы». Он во многом был солидарен с испанской Рабочей партией марксистского единства (ПОУМ), которая не во всём поддерживала сталинскую политику в их стране. За это Антонов-Овсеенко был отозван на родину, где его сразу же назначили наркомом юстиции РСФСР.

12 августа 1937 года четырёхмоторный самолёт ДБ-А («Дальний Бомбардировщик – Академия»), спроектированный и построенный советским авиаконструктором Виктором Фёдоровичем Болховитиновым, стартовал с московского аэродрома. Экипаж из шести человек во главе с Героем Советского Союза Сигизмундом Леваневским взял курс на север, чтобы через Северный полюс достичь американского штата Аляска и приземлиться на аэродроме города Фербенкс.

13 августа Военной коллегией Верховного суда СССР поэт Иван Приблудный был приговорён к высшей мере наказания. Вместе с 26-ю другими приговорёнными (среди них и с журналистом Александром Воронским) поэта тут же расстреляли.

В тот же день (13 августа) сразу после того, как самолёт ДБ-А пролетел над советским побережьем Северного Ледовитого океана, Сигизмунд Леваневский сообщил об отказе одного из двигателей и плохих метеоусловиях. В 17 часов 58 минут по московскому времени связь прервалась. С тех пор о судьбе самолёта и его экипажа ничего не известно.

14 августа расстреляли Захара Ильича Воловича (он же Янович). Владимир Бурцев, соредактор издававшегося в Париже журнала «Борьба за Россию», написал, что Волович…

«…был расстрелян при ликвидации старших начальников ГПУ как “троцкист” и немецкий шпион».

Вальтер Кривицкий:

«Слово “троцкист” употреблялось советскими должностными лицами для обозначения любых оппонентов Сталина, без различия».

Владимир Бурцев упомянул и жену Захара Воловича-Яновича:

«Янович Александра Иосифовна одна из руководительниц убийства Кутепова. В конце 1937 года была расстреляна как “террористка” и шпионка».

Вместе с Воловичем (за шпионаж, за участие в контрреволюционном заговоре и за подготовку покушения на Сталина) расстреляли также Карла Викторовича Паукера, Семёна Григорьевича Фирина (Пупко), одного из основателей РАППа Леопольда Леонидовича Авербаха и Ивана Васильевича Запорожца, которого всё-таки обвинили в организации убийства Кирова.