— Привет, Дэн! — крикнула Грейси. — Пока, Дэн! Мы едем на свадьбу, и мы вообще не знаем, вернёмся ли сюда!

И только когда они уже ехали через деревню Брайанбэрроу к шоссе, что шло через Лит-Вэлли, Манетт обернулась назад и заговорила с детьми:

— А что, если вы действительно никогда туда не вернётесь, а, Грейси? Что, если вы с Тимом переедете в Грейт-Урсвик и останетесь жить со мной и Фредди?

Грейси посмотрела на Тима. Потом опять на Манетт. Её глаза изумлённо округлились, но она поспешила уставиться в окно, на проносящиеся мимо пейзажи. И спросила:

— А я могу забрать к тебе свой батут?

— Ну, я думаю, у нас найдётся для него местечко, — ответила Манетт.

Грейси вздохнула. Потом передвинулась на сиденье поближе к Тиму и прижалась щекой к его руке.

— Как здорово, — пробормотала она.

В общем, всю дорогу до Уиндермира они строили различные планы. Тим закрыл глаза, не прислушиваясь к их разговору. Фредди сбросил скорость, когда они подъехали к городу, и Манетт что-то сказала о бюро регистрации, и только тогда Тим открыл глаза.

— А можно мне сначала кое-что сделать? — спросил он. — Я хочу сказать, до свадьбы.

Манетт повернулась к нему и ответила, что, конечно же, можно, и Тим объяснил Фредди, как доехать до ремонтной мастерской, где он оставил Беллу.

На куклу стоило посмотреть. Её руки и ноги вернулись на места. Её как следует помыли. Конечно, она была не совсем такой, какой была до нападения Тима, но всё равно это была Белла.

— Мне казалось, ты хотел, чтобы её отправили по почте, — сказала Тиму женщина за прилавком.

— Всё изменилось, — ответил Тим, забирая куклу.

— Тоже неплохо, — ответила женщина.

Тим вернулся в машину и протянул Беллу сестрёнке. Грейси вцепилась в Беллу и прижата её к крошечной, едва набухавшей груди.

— Ты её починил, ты её починил!

И принялась нянчить куклу, как будто это был самый настоящий младенец.

— Ты уж меня прости, — сказал Тим. — Она теперь не совсем как новая.

— Ох, — вздохнул Фредди, снова трогая машину с места. — Да кто из нас как новый?

Когда Линли и Дебора добрались до Лондона, было уже далеко за полночь. Они почти всю дорогу молчали, хотя Томас и спросил Дебору, не хочется ли ей поговорить. Она знала, что Линли понимает, что ей досталась более тяжкая часть ноши, хотя они оба были виноваты в том, что Алатея бросилась навстречу смерти, и ему хотелось снять с неё хотя бы часть груза. Но Дебора не могла этого допустить.

— Но мы ведь можем и просто сидеть рядом? — спросила она.

Так они и сделали, и лишь время от времени Линли касался её руки.

Они попали в пробку на пересечении дорог между Ливерпулем и Манчестером. Потом наткнулись на участок, где велись дорожные работы, рядом с Бирмингемом, и ещё уткнулись в длинный хвост машин, едва ползших мимо места серьёзной аварии у начала дороги Ф45, на Норгемптон. Тут они уже свернули на парковку, чтобы перекусить, и провели там полтора часа, надеясь, что дорога наконец более или менее расчистится. И в итоге добрались до Челси только в половине второго ночи.

Дебора знала, что её муж не спит, несмотря на поздний час. Она поняла, что он дожидался её, сидя в своём кабинете на первом этаже их дома, потому что когда она подошла к крыльцу у входной двери, там горел свет.

Дебора нашла его читающим книгу. Саймон разжёг огонь в камине, и перед камином дремала Пич — на подушке, специально положенной для неё. Такса лениво сползла с этой подушки, когда Дебора вошла в кабинет, как следует потянулась и только потом направилась к хозяйке, чтобы поприветствовать её.

Саймон отложил книгу. Дебора увидела, что это какой-то роман, что было весьма необычным для Саймона. Он терпеть не мог всякого рода выдумки, предпочитая биографии и разные истории о том, как люди выживали в нечеловеческих условиях. Любимым героем Саймона был полярный исследователь сэр Эрнест Генри Шеклтон.

Саймон встал, что всегда было для него нелегко. И сказал:

— Я не был уверен насчёт того, когда ты вернёшься.

— Движение просто ужасное, — ответила Дебора. — Пробки. — И после едва заметной паузы добавила: — Томми тебе сообщил?

Саймон кивнул и, как обычно, внимательно всмотрелся в её лицо, пытаясь по выражению прочитать мысли. Поняв, какая тяжесть лежит у неё на душе, он сказал:

— Да, он мне звонил, когда вы останавливались на заправку. Мне очень, очень жаль, любимая.

Дебора наклонилась, чтобы подхватить на руки таксу, вертевшуюся у её ног, и Пич тут же попыталась облизать ей лицо.

— Ты был прав во всём, — сказала Дебора мужу, прижимаясь щекой к шелковистой голове собаки. — Но ты ведь всегда прав.

— Это меня не радует.

— Что именно? То, что ты прав всегда или что оказался прав в данном случае?

— Ни то, ни другое. К тому же я не всегда бываю прав. Если речь идёт о науке, то я, конечно, чувствую себя на твёрдой почве. Но когда речь заходит о сердечных делах… Поверь, Дебора, тут я ничего не понимаю. Блуждаю во тьме.

— Всё дело в том журнале. «Зачатие». Для меня он стал чем-то вроде предмета одержимости. Из-за этого журнала мне казалось, что между нами возникает некое родство, и я позволила этой мысли преобладать надо всем остальным. Так что это именно я виновата в её смерти. Если бы я не заставила её чувствовать себя такой уязвимой… Если бы я не напугала её… Я ведь думала, что она говорит о том чокнутом репортёре из «Сорс», а она всё это время держала в уме человека, который её преследовал, считала, что это он меня прислал…

— Думала о человеке, который, как ей казалось, преследовал её, — мягко поправил её Саймон. — Если вот так сосредотачиваться на чём-то одном, как это делала она, вся твоя жизнь начинает подчиняться этой идее. И мир превращается в опаснейшее место. Ты поехала туда по просьбе Томми, Дебора. А остальное она придумала сама.

— Но мы ведь оба знаем, что это не совсем так, — возразила Дебора. — То, что я реально видела в Арнсайд-хаусе, и то, что мне хотелось видеть, — разные вещи. И мы оба знаем, Саймон, почему это так.

Дебора подошла к одному из кресел и села. Пич тут же угнездилась у неё на коленях. Дебора, поглаживая собаку, снова повернулась к мужу.

— А почему она здесь?

— Я её сам позвал. Мне не хотелось ждать тебя в одиночестве.

Дебора немножко подумала.

— Как странно, — сказала она наконец. — Мне бы и в голову не пришло, что одиночество может тебя тяготить. Ты всегда был таким самодостаточным, таким уверенным…

— Значит, так я выгляжу в твоих глазах?