— Он самый, — подтвердил Декер. — А ты с ним хорошо познакомился?

— Можно сказать, вообще не познакомился. Так — болтали о том о сем. Он мне рассказывал про Померанец.

— А… это планета его мечты. Дело понятное. У каждого есть любимая планета. А у тебя, Джейсон?

Теннисон пожал плечами.

— Я об этом как-то не задумывался.

— Ну ладно, что это мы стоим? Ты давай проходи к огню, присаживайся. Хочешь — положи ноги на камень. Не бойся, ничего не сломаешь. Я сейчас к тебе присоединюсь, вот только стаканчики чистые найду. А вот льда нету, так что не обессудь.

— Да брось ты, какой лед в такую погоду?

Как ни странно, внутри хижина была просторнее, чем казалось снаружи. В одном из углов единственной комнаты была устроена кухня. Там стояла небольшая, сложенная из камня плита, над ней на стене были прибиты полки, уставленные нехитрой утварью. На плите пыхтел котелок с каким—то варевом. Около другой стены стояла деревянная кровать, над ней — полка с книгами. В углу, рядом с очагом, стоял стол, на нем лежало несколько обработанных и не до конца обработанных камней. Теннисон вспомнил, что капитан «Странника» что-то говорил насчет ювелирных занятий Декера.

Декер вернулся со стаканами. Вручив один из них Теннисону, он откупорил бутылку и налил виски гостю и себе. Откинувшись на спинку стула, сделал большой глоток.

— Господи, красота какая, — с наслаждением проговорил он немного погодя. — Успеваешь забыть, как это прекрасно. Всякий раз забываю.

Довольно долго они сидели молча, потягивали виски, глядели на огонь. Наконец Декер нарушил молчание и поинтересовался:

— Ну как делишки в Ватикане? Хоть на отшибе живу, но и до меня кое-какие слухи доходят. Но, похоже, вся округа прямо-таки кишит слухами. Просто не знаешь, чему верить. Я на всякий случай не верю ничему.

— Правильно делаешь. Может быть, в этом и есть высшая мудрость. Я-то живу в Ватикане — и то в половину всего, что слышу, верю с трудом. Надеюсь, когда обживусь, смогу лучше разбираться, чему верить, а чему нет. Кстати, вчера я имел счастье беседовать с его святейшеством.

— Да ну?

— Что ты этим хочешь сказать?

— Да так, просто вырвалось. Ну и какое у тебя впечатление?

— Честно говоря, я разочарован, — ответил Теннисон, — Я ожидал большего. Нет, конечно, когда он отвечает на важные, глобальные вопросы, он — сама мудрость. А вот что касается повседневных мелочей, то тут он такой же профан, как все мы. Может, даже и побольше нас. Я был уверен, что мелочи, суета всякая, его совсем не занимают.

— Ты не насчет ли рая?

— Прости, Том, а ты откуда про это знаешь?

— Слухи. Я же говорю тебе: тут слух на слухе сидит и слухом погоняет. «Рай, рай», — только об этом в поселке и говорят.

— В Ватикане то же самое. Мне кажется, что тут дело проще простого: либо Мэри нашла рай, либо нашла место, которое приняла за рай. Думаю, у Ватикана есть возможность слетать да поглядеть. Но они машут руками и твердят: «Нет координат!» Наверное, Мэри могла бы еще разок вернуться туда и попробовать узнать координаты. Но Экайер сомневается, что она на это согласится. Ему кажется, что она боится.

— А ты что думаешь?

Теннисон пожал плечами.

— Кому интересно мое мнение?

— И все-таки?

— Ну… я думаю, что Ватикан — официальный Ватикан — хочет умыть руки. Это не Мэри боится, а они. Нет, может быть, Мэри тоже боится, но Ватикан боится вместе с ней. Никто из главных не желает знать, что это такое и с чем его едят. И мне кажется, что больше всего они боятся самого рая.

— Ты совершенно прав, — кивнул Декер. — Кардиналы и прочие тузы богословия уже целую тысячу лет бьются над массой проблем. Надо отдать им должное — они далеко не тупицы. Они натащили тонны информации со всей Вселенной — что бы мы ни считали Вселенной. Очень может быть, что это вовсе не то или не совсем то, о чем мы с тобой думаем. Все эти данные введены в Папу, а его святейшество, как всякий точный компьютер, занимался их корреляцией, сопоставлением и, не исключено, на сегодняшний день сопоставил до такой степени, что им уже кажется, что в общих чертах они уже ухватили нечто главное, глобальное. У них уже начала вырисовываться пускай несколько уязвимая, но довольно красивая картина. Самые разнообразные ее фрагменты большей частью неплохо стыкуются, но все равно в ней наверняка есть белые пятна и даже кое-какие противоречия. Но если сделать некоторые допуски в базовой теории, то противоречиями вполне можно пренебречь. Ватикан, скорее всего, питает надежды, что за следующую тысячу лет они сумеют все утрясти и привести в полное соответствие. И вдруг какая-то простая смертная отправляется в рай, и этот рай — догматический, христианский рай — рушит на корню их замечательную, наполовину выстроенную теорию. Есть от чего руками замахать и напугаться — ведь это одно-единственное свидетельство запросто разрушит все то, чем они столько лет так упорно занимались!

— Я не уверен, что все так просто, как ты сказал, — возразил Теннисон, — То есть это правильно, но, похоже, не все. Может быть, что, помимо всего прочего, Ватикан боится повального, чистосердечного обращения низов к христианской вере. Обычные, рядовые роботы до сих пор испытывают к ней сильное влечение. Не следует забывать, что многие роботы здесь из первого поколения, — они сделаны на Земле и, следовательно, сильнее связаны с людьми, чем те, более современные, что появились на свет уже здесь после исхода с Земли. Христианство даже сейчас, через пять тысячелетий после Рождества Христова — вера, исповедуемая огромным количеством людей. Ватикан отнюдь не против того, чтобы большинство роботов продолжали, так сказать, поверхностно воспринимать христианскую веру, но если они в ней укрепятся, если воцарится фанатизм, это вызовет жуткое замешательство, беспорядки и нанесет ощутимый вред той работе, которую ведет Ватикан. Думаю, разговоры о рае в этом плане — вполне веская причина для беспокойства.

— Несомненно, это так, — согласился Декер, — Но все-таки я просто уверен, что больше всего Ватикан страшится любого фактора, способного разрушить созданную им картину мира.

— А тебе не кажется, — спросил Теннисон, — что логичнее было бы проявить нормальное любопытство? Что толку зарывать головы в песок и надеяться, что, если они ничего не будут делать, рай возьмет да испарится?

— Кто знает… Может быть, со временем они и предпримут что-нибудь практическое. Повторяю: они очень и очень неглупы. Сейчас они просто-напросто приходят в себя после шока. Дай время — и они снова обретут почву под ногами.

Он потянулся за бутылкой и приветственно поднял ее. Теннисон протянул свой пустой стакан. Налив виски, Декер подлил и себе и опустил бутылку на пол.

— Вообще, если задуматься, дело нешуточное, — проговорил Декер, отхлебнув виски. — Понятие, пронесенное через века, в муках, самой обычной формой жизни на заурядной планете под скромным солнцем, ставшее закономерным продолжением веры, ее кульминацией, только ею поддерживаемое и питаемое, — и вот теперь оно угрожает тысячелетним стараниям группы исключительно умных роботов! Нет, я не хочу сказать, что человек — самое глупое существо в Галактике, но все-таки и не самое умное. Разве возможно, Джейсон, чтобы человек только за счет горячего желания и искренней надежды отыскал бы истину, которая…