Когда Алвес-Ветторетто вошла в обитель своего босса на верхнем этаже башни «ДиджиФлуд», Антон Озмиан сидел за своим столом и что-то яростно печатал на ноутбуке. Он поднял глаза, не прекращая работу, посмотрел на нее сквозь очки в металлической оправе и почти незаметно кивнул. Она присела на одно из хромированных кресел и приготовилась ждать. Стук клавиш продолжался на протяжении еще примерно пяти минут — то ускоряясь, то замедляясь. Затем Озмиан отодвинул от себя ноутбук, положил локти на черную гранитную столешницу и посмотрел на своего адъютанта.

— Поглощение «SecureSQL»? — спросила Алвес-Ветторетто.

Озмиан кивнул, массируя виски, посеребренные сединой.

— Просто нужно было убедиться, что ядовитая пилюля[868] на месте.

Она кивнула. Озмиан наслаждался враждебными поглощениями почти так же, как увольнением своих непутевых сотрудников.

Теперь Озмиан вышел из-за стола и сел на соседнее хромированное кресло с кожаной обивкой. Его высокое стройное тело казалось натянутым, как тетива лука, и Алвес-Ветторетто могла догадаться, почему.

Озмиан указал на заголовок Рождественского экземпляра «Пост», который лежал на столе между ними:

— Полагаю, ты это видела, — сказал он.

— Видела.

Озмиан поднял газету, и лицо его исказилось в гримасе неприкрытого отвращения — будто в руках его была не бумага, а, как минимум, куча собачьего дерьма. Открыв третью страницу, он процитировал, и голос его почти срывался от едва контролируемого гнева:

— «Грейс Озмиан, двадцатитрехлетняя светская львица, не имевшая каких-либо особых устремлений, кроме как тратить деньги отца, употреблять наркотики и вести паразитический образ жизни. Она даже не явилась в суд, чтобы получить всего лишь небольшую оплеуху за то, что сбила насмерть восьмилетнего мальчика и скрылась с места преступления, управляя автомобилем в состоянии алкогольного опьянения».

Внезапным яростным жестом он разорвал выпуск на две части, затем на четыре, и, в конце концов, пренебрежительно бросил его на пол.

— Видимо, Гарриман просто не может это оставить. Я дал ему шанс заткнуться и двигаться дальше. Но чертов ублюдок продолжает позорить мою фамилию и подрывать доброе имя моей дочери. Что ж, больше ему шансов не выпадет.

— Отлично.

— Ты же понимаешь, о чем я говорю, верно? Пришло время прихлопнуть его — прихлопнуть мухобойкой, как комара. Я хочу, чтобы это стало последней грязью, которую этот проходимец писал о моей дочери.

— Понимаю.

Озмиан взглянул на своего заместителя.

— Понимаешь? Я говорю о том, чтобы не просто напугать его. Я хочу, чтобы его уничтожили.

— Я об этом позабочусь.

Ее тонкие губы немного дернулись, что можно было принять за улыбку.

— Я полагаю, что мы в последний раз говорим об этой проблеме, и ты примешь надлежащие меры, — вкрадчиво произнес Озмиан.

— Конечно.

— И что же это будет?

— Для этого случая у меня припасено нечто довольно изысканное. Это не только поможет достичь желаемого, но и сделает это с иронией. Я думаю, вы оцените.

— Я знал, что могу рассчитывать на тебя, Изабель. Расскажи мне детали.

Алвес-Ветторетто начала объяснять, и Озмиан откинулся на спинку кресла, прислушиваясь к ее спокойному, четкому голосу, излагающему весьма прелестный план. По мере того, как она продолжала, улыбка все сильнее озаряла его лицо — только на этот раз она была искренней и задержалась надолго.

30

Брайс Гарриман начал подниматься по ступенькам ко входу в здание «Нью-Йорк Пост», но остановился. За последние несколько лет он проделывал эти шаги, наверное, тысячи раз. Однако сегодня утром все было иначе. Сегодня утром, в День Подарков, его вызвали в офис редактора Пола Петовски на внеплановую встречу.

Это было весьма необычно. Петовски не любил встречи — он предпочитал стоять посреди отдела новостей и выкрикивать команды, молниеносно распределяя задания, сопутствующую и поисковую журналистскую работу, как конфетти, между окружавшими его сотрудниками. По опыту Гарримана, людей вызывали в офис Петовски по одной из двух возможных причин — устроить этому человеку разнос или попросту уволить его.

Он преодолел последние ступени и прошел через вращающуюся дверь в вестибюль. Уже не в первый раз со вчерашнего дня он чувствовал неуверенность в себе и в своей статье — и в теории, которую заложил в ее основу. О, само собой, как и полагалось, статья перед публикацией была верифицирована и одобрена, но до него дошли слухи, что она вызвала бурную реакцию. Но какую именно? Неужели ее отозвали? Или наоборот? Он вошел в лифт, болезненно сглотнул и нажал на кнопку девятого этажа.

Когда он вошел в отдел новостей, ему показалось, что вокруг него сгустилась нетипичная тишина. Для Гарримана она несла в себе зловещий подтекст: за ним наблюдали, к нему прислушивались — как будто даже стены замерли в ожидании чего-то очень плохого.

Господи, неужели я умудрился так сильно облажаться?

Его теория казалась такой разумной, такой правильной… но он ведь и раньше ошибался. Если его вышибут из «Пост», ему придется покинуть город… конечно, если он и дальше собирался работать в журналистской сфере. А учитывая нынешнее состояние печатных изданий, которые повсеместно теряли тиражи и то и дело сокращали то штат, то расходы, найти новое хлебное место будет чертовски сложно — даже с его репутацией. Ему повезет, если удастся найти место в газетенке, освещающей собачьи бега в Дубьюке.

Офис Петовски находился в задней части огромного помещения. Дверь была закрыта, жалюзи на окнах были опущены — еще один недобрый знак. Пока он прокладывал себе путь между столами, обходя работающих журналистов, которые имитировали бурную деятельность, он невольно чувствовал, что каждый из них оборачивается и смотрит на него. Он взглянул на часы: десять.

Гарриман подошел к двери и неуверенно постучал.

— Да? — послышался грубый голос Петовски.

— Это Брайс, — сказал Гарриман, прилагая все возможные усилия, чтобы не позволить голосу сорваться на предательский писк.

— Заходи.

Повернув ручку, Гарриман открыл дверь, шагнул в кабинет и сразу же остановился. Ему потребовалась пара секунд, чтобы осознать, на что именно он смотрит. Небольшой офис был заполнен людьми — здесь был не только Петовски, но и его непосредственный руководитель, заместитель главного редактора; ее босс, исполнительный редактор и даже Уиллис Бивертон — самый старый из издателей собственной персоной. Увидев Гарримана, они тут же разразились аплодисментами.

Он слушал эти овации, словно во сне. Гарриман ощущал, что кто-то пожимает ему руку, похлопывает его по спине…

— Блестящая работа, сынок! — прошелестел издатель Бивертон, окатив его сигаретным дыханием. — Совершенно блестящая!

— Ты в одиночку вдвое увеличил объем наших продаж! — воскликнул Петовски.